32 | Nalichniki.com - страница 4

Для щедрости не нужен вторник

Друзья, я по прежнему весь по уши в упаковке и сборке календарей, но сегодня есть повод вынырнуть на поверхность жизни!
⠀
…Меня часто спрашивают: «Иван, вот вы собираете деньги на создание календаря, на футболки, на издание книги… А на настоящие благотворительные проекты вашими способами можно ли собрать?»
⠀
Я неизменно отвечаю: можно и даже нужно. Самый действенный, на мой взгляд, способ — прост и известен всем уже не одну сотню лет: сделать что-то, что хочется приобрести без относительно поддержки проекта, тогда благотворительность станет просто дополнительным стимулом.
⠀
Вот есть ссылка на проект https://planeta.ru/campaigns/98603 Подождите переходить по ссылке, расскажу в чём суть.
⠀
Светлана, мама троих детей (5,10,13), на завершающей стадии борьбы с лейкемией. Квоты на лучевую терапию закончились, а стоит это 150 тысяч. Рублей кстати. Не гигантские деньги, реальные. Но… #больныхвсехнеперелечитьновыепоявятся #мнесамомудетейподнимать… ну и всё такое. Поэтому я добавляю в проект 20 календарей с наличниками, за 650 рублей — дешевле, чем везде. Даже у меня лично за столько не купить, уж не говоря о других местах.
⠀
Так что если вы собирались купить календарь, но почему-то откладывали: вот хороший способ, чтобы выиграли все: вы получаете желанный календарь, к тому же дешевле, чем везде. К тому же делаете по настоящему доброе дело. А Светлана получает… жизнь.
⠀
PS Календарей там 20, как только кончатся я ещё добавлю.

PS2 Вот теперь самое время идти по ссылке :)

https://planeta.ru/campaigns/98603/backers

С этими…

…По дороге из Белгородской области в Курскую волей-неволей замечаешь, как растёт к северу число бревенчатых домов: всё же южные степи совсем не способствуют деревянному зодчеству. Заезжаю в Фате́ж в общем не из-за того, что надеюсь здесь отыскать наличники, а лишь потому, что записал его в планы лет пять назад: как бы пообещал сам себе, а теперь отрабатываю. Городок плоский, улица Тихая, Мирная, Колодезная, Луговая… Нигде ничего интересного для меня… Однако вдруг на улице Никитской сердце ёкает, а дыхание перехватывает от неожиданности. Глушу мотор, прищёлкиваю камеры и выбегаю к украшенному резьбой дому, не веря своим глазам.

И правильно: резьбы по дереву здесь тоже почти нет: лишь немного на наличниках, и столько же на крыльце. Основной же орнамент весь из металла!

От ворот дома напротив, с удивлением смотрит на серию спортивных упражнений, традиционно исполняемых мной перед всяким резным домом, пожилая дама.

— Это вы чего это? — недоверчиво косится она на камеры, подойдя.

— Какой у вас тут дом невероятный! — эмоционирую я. — Сколько ему лет?
— 60 лет ему, или даже больше…

Женщина смотрит с подозрением, но я предпочитаю этого не замечать: в конце концов кто ж ещё, как не соседка, знает всё!

— А кто там живёт? — спрашиваю.
— Ну они уже поу́мерли… — делает она красивый, но непонятный круговой жест кистью, начиная рассказывать. — Дочка, сын, в Фатеже́ тут живут. — А чего вы заинтересовались? — вдруг снова берёт в ней верх подозрительность.

Я улыбаюсь так широко, как только могу, тем более, что ни визиток, ни открыток, рассказывающих о музее наличников с собой уже нет: всё закончилось по дороге.

— Ну, я ехал мимо, смотрю дом такой стоит!

Но её на мякине похоже не проведешь:

— А откуда едете?
— Из Белгородской! И в Москву.
— А что в Белгородской?

— Командировка была.
— Так там дождь же передавали?
Первую секунду я не понимаю, о чём она, но проследив её взгляд, соображаю, что смотрит она на мою довольно чистую машину (сохранившую, надо сказать, чистоту после мойки ещё в Смоленске, то есть километров с тысячу назад, не иначе как чудом).
— Обманули, как всегда! — отмахиваюсь я. — А как звали, резчика который делал это всё?

Теперь её черёд смотреть на меня не понимая смену темы разговора, но я показываю на дом и взгляд её, мне кажется, теплеет:
— Ой… не… не помню уже этсамое… фамилии ихние… Ну жили они… бабушка наверное умерла восемьдесят три года, а дочь… дочь, где-то за городом живёт… Так что это…

— А который резал… Это же мужчина наверное резал?

— Ну это да! — кивает она важно.

— Он умер тоже?
— Давно! Давно он умер!
— А вы его не знали?
— Я его знала. Я его знала. — Она отвечает медленно, растягивая слова и от этого очень заметен контраст между её первыми, цепкими фразами, и этими, произнесёнными почти нараспев. — Я знала его. Но я не помню уже… Уже не помню. Мы практически когда переехали сюда и с этого… Он наверное года четыре или пять… он достроил всё это и умер. Прям на ходу. На ходу…

— В смысле, как «на ходу»? — не соображу я.

— Ну это… В огород пошёл и скончался. Наверное сердце. А потом бабушка… Наверное года через три так, четыре, тоже умерла тоже… с этими…

Женщина замолкает, разглядывая вместе со мною удивительный дом. Я вспоминаю, что не спросил важного:

— А этот человек, который вырезал, он резчиком где-нибудь работал, не знаете?
— Ну он обыкновенный был, работал этим… кем он работал? — она спрашивает сама себя и смотрит куда-то, замерев, — мастером по этим делам… — заканчивает наконец она, взглядом показывая на дом.

— Жестянщиком что ли? — предполагаю я.

— Ну да, с этими… Это вот ему захотелось. Где-то он, то ли смотрел, то ли ещё что-то такое… Смотрел вот, сам эти и сам делал…

— А по работе он тоже «по металлу» работал?
— Нет, он был этим… сторожем, ну и людям помогал тоже, дочке тоже, помогал с этого… — непонятно поясняет она. — У него сын еще жив, и дочь с сыном живы, с этими…

Тут вдруг снова возвращается госпожа-подозрительность:
— А вы что, первый год увидели?
— Да не то слово, — машу я руками, — я вообще первый раз увидел!

— А вы давно здесь? — словно и не было предыдущего разговора, продолжает выспрашивать она.
— Нет, я вообще мимо еду, из Белгорода в Москву, просто проехал, крутанулся через город, ну и заметил! — снова рассказываю, стараясь добавить достоверности.

И, видимо, успешно, потому что в этот раз её осторожность пропадает так же неожиданно, как появилась:

— Ну это они давно не красили, не это… Вот… Ну вот… Давно уже… Лет двадцать это точно… — рассказывает она спокойно. А сейчас вот не живут они в нём. Уже это… купили. Хозяева́. Хозяева́ купили. Купили, всё оставили как есть, даже замок на крыльце вон висит.

— А, то есть наследники его продали, а другие люди купили? — пытаюсь прорваться я через её «пояснения».

— Да. Ну вот… как говорится… Окна вот, оправа всё новая, это уже современная, всё с этими… А так конечно красиво… Я вот не знаю, девчата будут красить или что-то я не знаю… Они купили этот дом, года два наверное здесь. Они два или три примерно. Они наши тоже фате́жские. Муж где-то работает, машины вот ремонтирует. А с этого… жена где-то работает в магазине с этими…

— А они ценители такой резьбы? Или почему они этот дом выбрали, не знаете?
— Ну это я не знаю… Я не знаю… Ну, одним словом, эти уже давным давно сами хозяева́ поумерли, никого нету, но сын и дочь не так заинтересованы. Это он непокрашеный, это уже… тут наверное лет двадцать уже как не красили… Ну важно то, что всё у него тут вырезанное, всё красиво, всё это с этими… Можете сфотографировать, или уже сфотографировали?

И вдруг, безо всякой паузы, добавляет, пристально глядя на меня:
— А это у вас какой регион-номер?

— Регион? — соображаю я, и через секунду уже смеюсь, сообразив, что она снова «сама Подозрительность», — Так Подмосковье же! 50, 150 и 750 — это всё Подмосковье.
— А как вы интересно через Фатеж поехали? — не унимается она, — И главное не по центральной, по Ленина…

Но я-то уже знаю подход!
— А я вот как раз хотел спросить, есть ли в Фатеже́ ещё красивые такие дома?

— Нет. — запросто переключается она. — Один он такой. Его фотографировали-фотографировали! Где-то в газету был он. Давно его…

— А по какому поводу в газету? — переспрашиваю.
— Фате́жскую. Ну фотографировали, что вот красивый вот… Ну и приезжали же, давали премию… Ну и деньги или там что-то такое… За то, что он делал красиво. Он сам это вот всё делал. У него сын, дочь… и это самое… Они оба живы, а это уже новые хозяева́…
— А сыну и дочери лет по сколько сейчас? — неожиданно для себя спрашиваю я.

Я почему-то решил, что им по сорок, и ответ соседки удивляет:

— Ну семьдесят есть… Так примерно… Мне семьдесят пять, ну им также… они живы.. Улицы не знаю где они живут. А эта красота осталася… Красиво конечно. Это всё делал это всё он руками.

— Так — прикидываю я в уме возраст резчика, — он ветеран войны наверное был?

— Да не, он был рабочим… И вот он интересовался, захотел вот это сделать и это… Таких домов я ещё не видела больше, так что это… с этими…
— А почему, кстати, он из металла сделал, не знаете? Обычно ж из дерева дома украшают!

— Ну он… металл… конечно знаю! Потому что это вечно… Это-то вечно. А домик… домик маленький… Кухня, вот эта комната у них… потом там-то спаленка вот эта, одна комнатка там… Новые хозяева́ провели отопление местное… так что просто вот… Потому что это вечно же… Так что… такая красота у нас ещё есть…

— Как же его звали-то, вы не вспомнили?
— Василий Петрович! А фамилию не помню… Это вот уже сколько лет такая красота… Он сам по себе делал… Они жили вдвоём, дочь и сын… Вот четверо они жили, потом дочка вышла замуж, а сына года три или года четыре как он продал этот дом… Ну молодцы вы, что заинтересовались… такую красоту можно сфотографировать… красивый он ага, со всеми этими, да… с этими…

#ВПоискахНаличников #Фатеж #КурскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Другой фасон

Писцово Ивановской области

…На окраине Писцова, кроме далёкого собачьего лая, в марте нет почти никаких звуков: все звуки словно вязнут, растворяются в весне. Вот вроде где-то ремонт делают: тук, тук… и затихли… вот вроде машина завелась… но тоже будто передумала и снова тихо.

Я фотографирую коричневый дом с распространёнными тут наличниками, когда замечаю, что внутри него тоже по появляются и опадают звуки. Вот вроде разговор какой-то, двери, шаги… и тихо… потом что-то упало, слышно смех… и снова тишина…

Успеваю сделать ещё пару снимков, прежде чем на пороге, расправляя куртку поверх платья и договаривая в закрывающуюся дверь: «Ну если что, ты знаешь, что делать», показывается хозяйка дома.
— Здравствуйте, — обращается она ко мне, будто ждала, — вы по мою душу?
— Здравствуйте, — улыбаюсь, — я наличники ваши сфотографирал! Вы не против?

Тон её мне не совсем понятен, поэтому, на всякий случай, не давая опомниться, сразу спрашиваю:
— Они каких лет, не подскажете случайно? Послевоенные наверное, да?

Удивляя меня женщина неожиданно реагирует так, будто каждый день историю наличников обсуждает:
— Мои послевоенные, а то тут были — она указывает на пустое место в ряду домов напротив, — еще довоенные, всю жизнь они… дед тут жил, делал… Он был плотником, столяром… А вы изучаете?
— Ухты! — в очередной раз поражаюсь я своей удаче, — Да, специально приехал. А как его звали, не знаете?
— Михаил. — просто отвечает она.
— А фамилию, не? — переспрашиваю я в надежде, думая, что если уж она сразу не назвала, то, наверняка, не помнит.

Она однако, тоном, говорящим скорее «А это-то вам зачем?» снова просто отвечает:
— Ермолаев. Только он из Путиловой Горы был.
— О, не местный значит… А это далёко?
— Да рядом! Это вам… Вот как в Иваново ехать, а сейчас влево. Семь минут. Тут нечего ехать. Вот он как раз наличники изготавливал, вот это всё.

Я записываю Путилову Гору сразу в телефон, чтоб не забыть. Бормочу под нос, размышляя:
— Ваши значит пятидесятых годов… а есть ли, может, тут в окрестностях, его работы, но чтоб ещё довоенные?
— Ой, — хлопает она по щекам в задумчивости, — ну это надо заниматься… На это надо время…

На несколько секунд хозяйка замолкает, оглядывается на свой дом, потом произносит скороговоркой:
— Так… А если другой фасон у наличиника вам пойдёт?
Я радостно киваю.
— Тогда Вот по нашему посаду идти через дорогу, вот видите дорога? Ещё туда дальше надо. И она на кладбище идёт. Вы не писцовские?
— Нет… — кручу головой, отмечая про себя это множественное число, хотя я перед ней, очевидно, один стою.
— Вот этот посад есть… Дайте сообразить как там… Вот наш посад, — она смотрит вдаль, прикидывая, видно, дорогу.
— А посад — это где здесь? — успеваю ввернуть я.
— Ну улица — с улыбкой поясняет она. — Сразу видно, не писцовские… Улица… У нас «посад» говорят… Потом он как-то назад уходит, и первый дом, который назад, А! Дом Володьки Кукушкина, голубой с белыми, вот он… Вот знаете что? Здесь был дом один. Вот он снял оттуда, он просил, значит, Ангелина, можно, говорит, взять эти наличники? И себе.
— И он туда перевесил? Со старого дома на новый?
— Да. Это были наличники довоенные. Я могу вам сказать это где… Я могу даже сейчас показать их.
— А адрес не помните? — решаю уточнить я, полагая, что так всё же выйдет быстрее, да и неудобно как-то…
— Да вот по нашему посаду это недалеко. Только надо переодеться, я могу вам сейчас быстренько показать и назад… Только вы меня вернёте сюда по дороге?
— Да легко! — сдаюсь я, — Легко. Мы мигом обернёмся.

Она притворяет калитку и мы идём к машине:
— А-то у нас сейчас гости, мы с ними за столом сидим.
— Ой, — останавливаюсь я уже у открытых дверей, — вам же неудобно наверное! Я вас так сорвал…
— Удобно, удобно. Нормально. — улыбается она садясь и, по местным привычкам, даже не думая пристёгиваться.
— Точно? — недоверчиво всё же переспрашиваю я.
— Точно-точно.

Выруливаем от домов на асфальт, женщина показывает дорогу и, неожиданно, оправдывается:
— Вы уж меня простите, от меня наверное это… алкоголем да? Потому что… Мы только сейчас из-за стола! Вы уж простите меня пожалуйста… Я в другую сторону буду, отвернусь… А я смотрю в окно, думаю, вы может быть из-за того, что такую свалку у меня здесь устроили из досок, всё бросила, говорю, пойду, это по мою душу пришли… Так что они меня скоро не ждут. Может даже думают, что забрали меня на три дня. У нас тут война такая местная… Люди против чиновников… Мафия, ну что я вам рассказываю… А мы с вами пока доедем до этого дома, я покажу. Как хорошо, вот я проветрилась вышла заодно. Я заодно посмотрю, как дом-то, наличники как. А-то рядом, но всё недосуг дойти глянуть. А я ж за них в ответе как-никак теперь! Ну вот и приехали!

Спуски

…Пять раз проверил календарь перед отправкой в типографию: заглавные буквы чтоб везде были, запятые на месте, картинки чтоб не съехали, даты в месяцах — они же вручную расставляются… А-то, в 2015-м, кажется, было в календаре два первых августа и не было ни одного второго.

Хорошо, что тираж тогда был сильно меньше, но всё равно десятки людей потом со смехом мне в августе фоточки слали, заставляющие краснеть за своё детище…

Глубоко вдохнул и отправил. В понедельник получаю «спуски» на подтверждение. «Спуски» — это готовые файлы, которые будут отправлены непосредственно на печатающую машину. Типография новая, с которой я раньше не работал — в Химках, поближе к дому, что удобно. В последний момент переиграл планы: прежняя была хороша, но эти ребята предложили напечатать не хуже, но быстрее. Так вот присылают они спуски и пишут: «Проверьте пожалуйста тщательно, так как файлы были очень тяжёлыми, пришлось колдовать».

Подключаю большой монитор, вывожу листы календаря размер в размер. Смотрю. Вообще, я знаю, есть люди, которые с задачей такой проверки сплавляются на отлично, для меня это всякий раз какое-то нечеловеческое перенапряжение. Уж лучше ещё один календарь придумать)))

Обложка — отлично, вводный текст — ещё раз перечитал, без вопросов, январь, февраль… по буквам слежу, дохожу до конца. С картинками всё отлично, а в тексте у меня и цифрах пять (ПЯТЬ!) опечаток! В том числе на странице сентября кусочек августа не 26-31, а 25-30! Будто в августе 30 дней. С ужасом думаю, что это прямо так и могло отправиться на печать!

Как я это вообще я мог так написать? Ну и двойные пробелы там разные, ещё что-то по мелочи… А валить не на кого, все косяки понятно чьи

Отправляю файлы снова, подтверждаю, что вот теперь уже всё хорошо.

Сегодня, если всё пойдёт хорошо, отправятся на изготовление металлические пластины для офсетной печати. Их четыре — по числу красок: под циан (бирюзовый), мадженту (пурпурный), жёлтый и чёрный. Когда они будут готовы и будет «временнóе окно» (печатаная машина в больших типографиях работает без перерыва сутки напролёт), в печать отправятся наши календарииии!

Но самое интересное — директор типографии разрешил приехать и заснять процесс печати!!! Так что к концу недели ждите сториз в Инстаграм с шумом и грохотом :) (вы же знаете, что наличники есть в Инстаграме? Instagram.com/nalichniki)

PS Про наклейки ещё через пару дней расскажу. Когда по их поводу тоже можно будет выдохнуть :)

Бабочки

…—Здравствуйте! Вы не возражаете, наличники у вас сфотографирую?

Мужчина, хлопотавший до этого около машины, смотрит на меня с удивлением.

— Пожалуйста…
— Очень красивые! — улыбаюсь я, стараясь объяснить своё поведение.
И уже поднимая камеру, добавляю:
— Это исторический дом наверное?
Ответа я общем не жду, но мужчина смотрит приветливо:
— Шестьдесят лет ему всего.
— Шестьдесят лет? — не могу поверить я. — Послевоенный?

Он кивает. Я, улыбаясь, смотрю на дом совсем по другому: «Ещё секунду назад казалось, что дом дореволюционный, а тут… Надо же!» — размышления прерывает голос хозяина, который, тоже улыбаясь моему интересу, поясняет:

— Я специально его… Время трачу. Скоблю-чищу-крашу… Не хочу ни сайдингом погрывать, ничем. На всю улицу уже нет бревенчатых, я последний…— Да? — снова не верю я ушам своим. — Он ещё и последний?!
— Да, — разводит руками мужчина. — Ну есть конечно там в стороне, но по центральной я посмотрел…
— Вот это да…

Я подхожу ближе и замечаю совершенно удивительное — на поверхности брёвен, на наличниках, на подзоре крыши — везде сидят бабочки! Моё приближение спугнуло большинство из них, но даже и теперь, когда я ошарашенно поднимаю камеру, их всё равно не меньше десятка.

— Да это чего-то нашествие… — со смешком пожимает плечами хозяин дома, но вдруг меняет тему, — А вы вообще этим занимаетесь?— Да, — аккуратно киваю я, стараясь не спугнуть бабочек. — Это как раз для виртуального музея наличников — показываю на камеру, и протягиваю ему карточку, которых, как раз на этот случай, полны карманы

Мужчина берёт открытку, разглядывает картинки на ней и, несколько задумчиво произносит:
— А у меня супруга в художественном направлении фотографирует… Изучает… Тоже ходит наличники фотографирует!
— Ого, — смеюсь, — так мы коллеги!
— Да, да. — кивает он. — А вы на фестиваль?
— Ага, — подтверждаю я, — приехал на один день, лекцию прочесть как раз про наличники.

В этот момент одна из бабочек садится ему на макушку, но не удерживается и пересаживается на плечо, однако стоит мне дёрнуться к камере, как, спорхнув, она исчезает в листве, словно и не было тут никого.

Мужчина сначала непонимающе смотрит на мои резкие манёвры с камерой, но успевает заметить мелькнувшую прямо перед его глазами тень и лоб его разглаживается:
— В прошлом году другие, серые были. А в этом году смотрю — чёрные гусеницы ползают везде.
— Так это что же, — чувствую я в себе рождение лепи́доптеролога, — если чёрные гусеницы, то будут коричневые бабочки?
— Да-да-да, — с видом человека, подтверждающего очевидное, отвечает хозяин.

Я подхожу чуть ближе, чтобы заснять сразу четырёх бабочек на наличнике, восторженно оборачиваюсь к своему собеседнику, но он, оглядывая дом критически, только лишь добавляет:

— Вот до палисадника никак руки не дойдут… А дом строили — мне год был. Наличники старенькие, я их стараюсь поддержать, ну хоть как-то…

И снова уходит к машине.
…
⠀
PS Друзья, вместе Gluhoman-go.ru мы организуем поездку в Шую, Южу и Палех 1-2 декабря. В программе лаковая миниатюра, удивительный художник Яр Пикулев и, конечно же, наличники-наличники-наличники!!! Такого разнообразия насмотримся, что я аж сам подпрыгиваю предвкушая. Одна только проблема, осталось места то ли два, то ли три. Но может это как раз ваши? Заходите! И поехали!)

#ВПоискахНаличников #Ворсма #НижегородскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Страховой жетон

…— У нас тут, знаете, был ещё жетон такой сверху висел, вы знаете про такое?
— Страховой жетон? — Я пытаюсь разглядеть след (обычно после снятия страхового жетона остаётся овал или круг невыгоревшей краски) но ничего не нахожу.

Женщина — не бабушка, хотя и в годах — остановилась уточнить о причинах фотосъемки. Без существенной заинтересованности, характерной для маленьких городков и деревень, без «наезда», с которым иногда сталкиваешься в городах покрупнее. Просто из интереса. Я рассказал о музее наличников, а она вспомнила про жетон.

— Да, такой старый, выпуклый… Чесались же у кого-то руки, сняли ночью! Страховое общество «Якорь» было. Это, я смотрела, когда Александр I утвердил создание первого страхового общества России! Тысяча семьсот какого-то года, да… И вот это как раз у нас дом был застрахован, понимаете! Я всё, вот так вот, — она поворачивает голову назад, показывая, как выходя из дому, она приглядывала за жетоном, — выходила смотрела, на месте? На месте. Вот сделали и оторвали ночью! А до этого ходила я… Причём потом поняла кто: потому что ходили, стучали пара парней и спрашивали про всё старое, они рога покупали, железо старое, иконы все спрашивали… Ну наверное увидели эту табличку и сняли.— Ну да, — соглашаюсь, — у таких глаз намётан: знают что сколько стоит…— Так наши резчики даже говорили мне «отдайте нам это» Я говорю нет: пусть прибито и прибито, пусть будет так, чтоб видно старину!— Эх жалко! — сокрушаюсь я, вспоминая, — Мне как-то рассказали, что таким «собирателям старины» сразу надо говорить, что это копия, а оригинал дома лежит. А по хорошему, так и на самом деле заменить…— Так это тоже деньги — копию сделать… да она уже была старая, коррозия, по ней видно, что старая… Да что… сколько там они могли взять за эту табличку? Вот в музее там была обновленная, но тоже старинная. На музее. Вот в одно время почти у нас сняли.
— С музея тоже сняли?! — такого нахальства я ещё не слыхал.— Сняли с музея нашего, краеведческого. И они там опубликовали потом, я тоже подписала, что у меня в это же время тоже стащили…
— Это давно было? — уточняю я, думая, что речь, возможно, идёт о «смутных» девяностых.
— Да вот, недавно! Зимой наверное было это. В 2017-м!
— А так-то дому сколько лет, вы не знаете ли? — Я интересовалась в БТИ. Он на балансе в БТИ стоит с 1917-го года. Ну как советская власть стала принимать на баланс, всё ставили и его поставили. Но я думаю, может года десятого-четырнадцатого… А может быть ему уже 50 лет к тому моменту было… Но он крепкий! Каменный фундамент, что сказать! — она гордо разводит руками, всем своим видом показывая, что это обо всём говорит. — И у меня там, знаете, в подвале всё выложено дикарём-камнем. Ну этот… подвал-подпол. Там своды такие высокие — и всё дикарь-камень… Русская печка (уж мы ее конечно сломали, потому что столовую хотели побольше), у русской печки был дикарем выложен фундамент. Он и есть сейчас. И муж у меня… Нанимали мы работников , хотели его разобрать и дикарь выбросить. Так там половая доска — она показывает толщину, сантиметров, наверное в тридцать, — вот такая вот! Я даже не стелю ничего! Ну сто лет, даже по БТИ! Не стелила, ни линолеум, ничего… Там доски просто на полу крашенные. Муж у меня вообще умер, но он хотел, чтоб это оно сохранилось всё. И внуку тоже нравится. «Пусть, — говорит, — бабуля, пусть отстанется!» Все уже повставляли пластиковые окна, а я не хочу. У меня ручки вот эти вот на окнах, дверях, такие знаете, золо́тенькие, медные! Ну потолок у меня двести восемьдесят пять или двести девяносто… вот такие потолки, купеческий дом же! Купеческий. И поэтому я и не хочу… — женщина крутит руками, показывая, насколько она не хочет ничего менять из доставшегося ей… — Там у меня внутри даже, кстати, не дерево, ничего, у меня алебастр, все потолки — лепнина…
— Лепнина даже?! — Я пристальнее гляжу на дом. Заподозрить такое, глядя на него, никак нельзя!
— Лепнина, да, — подтверждает хозяйка. — Вот ещё в доме красивая лепнина, который купца Харитонова. Это потом выяснилось, никто не знал. Ну жили люди, там две квартиры были. Когда делили квартиры, значит, поделили: и в первой половине жили и во второй. Во второй половине у нас жил директор нашего краеведческого музея, а жена у него была из графьев Разумовских. У нас же в Хвалынске граф Разумовский, вот её отец, был судья. И его здание, их дом, находится, вот если проехать туда дальше: сейчас значит один квартал, и вот на следующем квартале. На этой стороне четырехэтажный дом, салатовый сейчас кажется, большой их дом. Кирпичный такой массивный. Там, по-моему, даже есть мемориальная доска какая-то. И их переселили когда после революции, вот дочь осталась, а они масоны были что ли, потому что у нас на кладбище… она была учительницей, моя мама тоже была учительницей, поэтому они дружили. Вот. И это, как сказать… И у них крест, у Галины Николаевны, на кладбище, масонское такое древо с обрубками! И когда… вот в том доме сейчас москвичи живут… и вот когда стали разбирать завалинку, ремонт стали делать (вот у меня кирпичная, а у них она на столбах, им пришлось по новой делать) и нашли там накладную, или закладную, как она там называлась, значит, что какие-то долги, там всё стёрто было, бледно… Ну она эту бумажку отдала в музей и вот узнали, что эта… — у нас тут был купец Харитонов, который имел тут свои тут молочные магазины и всё прочее, торговец… Вот, в общем, тогда только и узнали, что был этот дом его, купца Харитонова.— А тут много купцов вообще было, не знаете?
— Ой, у нас же купцы торговали всё время. Магазины, лавки были, мясные, молочные… На этой стороне всё перестроено, это всё деревянное было, мы когда в детстве здесь жили… я в Сибири тридцать пять лет отжила и приехала сюда.
— Ого, а где? — удивляюсь я.
— В Кемерово.
— Здорово! Я и там когда-то наличники фотографировал!
— Ну вот, — игнорирует она моё замечание. — И эта… И приехали сюда, купили этот дом. Душа потянула меня сюда. Тут рай блаженный. Климат.. Ну не то, что гораздо лучше, тут вообще рай! Ну я тут выросла, я, как уехала туда после учёбы по распределению, вот там тридцать пять лет отбу́хала. И вот вернулись сюда. Ни разу, ни одного дня не пожалела, что я приехала из Сибири, хотя тридцать пять лет всё-тки там прожила…

Вопросы соревнуются в моей голове: я хочу её спросить о том, сильно ли поменялся город, о том, тяжело ли далось такое решение, о том, как так вообще бросить всё… Ещё о чём-то… Но «его величество разговор» как всегда выводит на такие детали, о которых я бы и не додумался спросить.
— Здесь — женщина широким жестом показывает всю улицу, — здесь у нас у многих домов было, во в том доме, в котором Валя живет, были такие, знаете… Крыльцо такое! Здесь были иногда крытые железом, но были резные. И были у всех звоночки такие… двухстворчатые двери были, и были звонки так: деревянный набалдашник и верёвочка. Заходишь в это крыльцо, здесь с обоих сторон лавочки для это… Для господ… для хозяев… Вот так вот дёргаешь, а там внутри колокольчик звенит…
— Дёрни за верёвочку, дверь и откроется! — смеюсь я.
— Да, да! Вот так мы жили!
— Эх, как здорово, я такого уже нигде не застал…
— Но вот сейчас их уже не осталось, сломали все эти крылечки, осталось только литая где резьба… Знаете, у нас в центре, где был у нас овраг и такие вековые деревья, и когда их пилили, чтобы, значит облагородить площадь этой церкви, мы все переживали: там у нас был горсад, парк, мы все туда ходили танцевать в детстве, а там вот такие вековые деревья и их все посрубили и сделали площадь… А рядом с церквью, там комбинат, раньше, в советском союзе, это был консервный комбинат (у нас же кругом сады, яблоки, мы же яблочный край!) Так вот там, кованая арка! Вы её сфотографируйте обязательно! Там такая аллейка небольшая, это комбинат сделал и арка эта.. Старая тех времен ещё. А если дальше поедете, там ещё есть дом старый, кирпичный, купца Немойкина… ой, история тут такая богатая, я вам если всё расскажу, вы сфотографировать до темна ничего не успеете! Ну всё, шагайте-шагайте, столько у вас ещё впереди!

#ВПоискахНаличников #Хвалынск #СаратовскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Баба Лиза

…— Баба-Лиза в 1905-м родилась, это помню… хотя вообще о ней только сервант помню с конфетами… хорошие были конфеты, правда запах странный такой: вроде и приятный, а так вроде и нет. Какие-то наверное, самодельные конфеты были: я таких ни до, ни после не видел… Она вообще тут в рядом жила: в последнем подъезде, а мы в первом. Ей лет было уже ого-го, мы правнуками к ней ходили. Хотя чего ходили, я сейчас-то не знаю: дел у ней никаких никогда не было, помогать вроде не надо было… хотя сколько мне лет было? Пять? Восемь? Игрушек дома там не водилось… только сервант старинный, такой снизу глубокий, а сверху потоньше и с зеркалами поплывшими… где вот он интересно делся?… Скатерть у неё была белая, кружевная… Сейчас подумал: а я ведь даже, к стыду своему, год не помню, когда её не стало…

Я молчу, только слушаю… бывает так, что человека даже расспрашивать не надо, он и сам рад поделиться. Вот, кажется, тот самый случай…

— …Вот зараза, память-то: человек был, ты его видел когда-то, общался наверное, потом рассказывали… ну наверняка же что-то о ней рассказывали… она вообще папина бабушка-то была, но у нас так уж повелось, что за память в семье женщины отвечают… Смеёшься?
— Да у нас так же! — киваю я.
— Ну вот… у мужика голова другим занята. Мужик наперёд планирует, достигнуть, завоевать! А женщина хранит достигнутое: себя в первую очередь, детей… мир и покой в семье, опять же… Поэтому, кстати, если будет когда-нибудь мир во всём мире, то под женским началом… это к сожалению не я придумал… хотя мог бы… а чего я говорил? — мужчина вдруг прерывается в размышлениях, глядя ещё сквозь меня, но уже возвращаясь…
— Про память в семье, что женщины хранят, про…
— А, ну да! Что мама рассказывала. Да. Баба Лиза у нас жертва сталинских репрессий, вот я про что хотел рассказать. Самая, причём, что ни на есть жертва! Сидела, правда то ли два, то ли три года, но по самой популярной тогда: «расхищение социалистической собственности!»…

Сказать, что я уже слушаю раскрыв рот — ничего не сказать: редко когда о родственниках, ставших жертвами репрессий рассказывают с таким воодушевлением и, пожалуй, даже упоением! Он тем временем продолжает:

— Ой, ну это вообще легендарная история у нас в семье. Дело значит было так… я конечно совру в деталях… слышала б меня мама, она б поправила конечно, но ладно, чай не на допросе… В общем так… Годы это тридцатые примерно, ей, значится, сколько? Ну, лет двадцать пять, скажем. В каком городе дело было вообще не знаю… ну короче! Работала она тогда то ли кладовщицей, то ли уборщицей, то ли ещё кем. Образование у неё — одна церковно-приходская школа, класса четыре, кем уж там на завод устроилась, я так понимаю, и то хорошо по тем временам. Ну вот… значит обнаруживает она в какой-то подсобке решетки. Ну лежат решётки какие-то. То ли двенадцать, то ли тринадцать штук… вот сейчас задумался, решетки или сетки? Не помню. Я всегда их себе представлял, как секции забора «рабица», хотя, хрен знает, может они и поменьше были… ну и вот… в общем, неделю вроде лежат, месяц… чуть ли не год они там пылились никому не нужные, пока она их домой не отпёрла. Тяжёлые были вроде… я почему-то помню, что килограмм по пятьдесят, хотя как она тогда их… ну, а с другой стороны, может и правда…

Некоторое время молчим, потом собеседник мой вдруг озадаченно переспрашивает:
— Чего я говорил?
Я улыбаясь, потому что сам также периодически теряю нить рассуждений, подсказываю,
— Сетки-решетки. Домой она с завода их унесла…
— А, ну да! На унесла и унесла. Я себе так запомнил эту картину: она ими вроде огород оградила. Вкопала их наполовину или насколько там… ну чтоб ограду соорудить. Вот…

Тут снова следует пауза, но, как я догадываюсь, уже не случайная, а намеренная, драматическая, для создания нужного эффекта. Да я и сам так люблю рассказывать, когда отвлекаешься на самом интересном вдруг месте, и сам даже вроде бы забываешь зачем…

— Ну так они и стояли у неё на огороде год, — возвращает меня к рассказу голос собеседника, — и ещё бы бог знает сколько там простояли, если б какая-то очередная комиссия не выявила пропажу! Стали искать-выяснять, кто-чего, она сразу сама во всём и созналась. Что, мол, стояли долго, думала, что ненужные. Это, я сейчас понимаю, её и спасло тогда. Два, или три года ей всего дали… А могли бы ведь и, сам понимаешь, того… а всё потому, что решетки-то эти оказались очень даже нужными катализаторами каких-то там реакций. Химзавод же.

Он снова делает паузу, но будто сжалившись, продолжает почти сразу:
— Я прям представляю, как наверное ржали над ней чекисты, выкапывая этот забор и таща его обратно: ты только прикинь: катализаторы реакций. По полсотни килограмм каждый, тринадцать штук. Полностью платиновые!!! Семьсот килограмм чистой платины вкопано в землю по периметру огорода! Сверкало наверное так, что этот забор полгорода замечали, но никому и в голову не приходило!

И ещё через несколько секунд, словно выговорившись, и потеряв интерес по мне, как к собеседнику, он безо всякой связи с нашим предыдущим разговором задумчиво добавляет:
— Вот… А ты говоришь репрессии…
…

PS Друзья, предзаказ календарей с наличниками подходит к концу, осталось два дня: вторник и среда. Если вы хотите его, то теперь самое время!
Ссылка вот: https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019. Надеюсь всем достанется

#ВПоискахНаличников #Екатеринбург #СвердловскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Закрыто

Прежде чем рассказать историю про Талашкино напоминаю:
на то, чтоб забронировать свой экземпляр календаря осталось 4 дня.
Ссылка вот: https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019

Теремок.

…До Талашкина доезжаю возвращаясь в Смоленск. В полной темноте паркуюсь к какому-то узловатому дереву, выхожу. Большая асфальтированная парковка, два туристических автобуса дремлют на её краю, свесив, как исполинские муравьи свои чёрные усики-зеркала. Кроме приведшей меня сюда дороги, куда-то в совсем уж тянущую темень уходит ещё одна, грунтовая. «Ладно, — думаю, — разберёмся по ходу дела». Хватаю рюкзак с техникой, штатив, закрываю машину, озаряющую округу на прощание оранжевым, чужеродным здесь как луноход, светом, и шагаю в звенящую тишиной темень.

Через несколько секунд адаптируется слух, а следом и зрение: темнота оказывается не космической и бездонной, а обычным ночным мраком, к тому же навстречу идут, негромко разговаривая парень с девушкой под ручку, что совсем разрушает создавшуюся было таинственную картину неизведанного леса.
— Прошу прощения, — говорю. — Здесь теремок где-то есть, не подскажете ли, по этой дороге?
Парень кивает, но ответ его скорей огорчает:
— Здесь, да, только там уже закрыто всё…
— Как закрыто? — не пойму я.
— Закрыто, да. Он в парке, за забором. До восьми всё там… — добавляет девушка.
— Эх… — озадаченно скребу я затылок: мне почему-то в голову не приходило, что Талашкинский Теремок окажется не стоящим посреди поля, а огороженным и находящимся в закрывающемся на ночь парке. — А он далеко от забора, не знаете? Может я через забор сниму?

Парень оценивающе глядит на штатив с прикрученной камерой, улыбается. — Тут эта… Такое дело, смотри. Ща пойдёшь прямо, упрёшься в ворота. Там вагончик справа, где билеты продают. Там охрана должна быть. Ты не доходя до ворот, вот так, сворачивай влево по тропинке. Она к дыре в заборе ведёт. Там зайдешь нормально.
— Только там крапива́ — вставляет девушка.
— Во класс! — говорю. — Крапива́ не страшна! – в тон ей повторяю я. — Спасибо!
— Только ты нас не видел. — почему-то шепотом добавляет парень.
— Могила! — также киваю я.

Они удаляются, я продолжаю путь к воротам. Какое-то время ещё слышно их, мурлыкающий в тишине ночного леса, разговор, но затем стихает и он.
Ворота, тропинка, крапива, канава с грязью и раздвинутые в стороны прутья забора, за которыми маняще сверкает, освещённый одним лишь желтым волшебным фонарём сказочный и таинственный терем-теремок…
…

P.S. Друзья, про этот терем я ещё расскажу :)
А сейчас напоминаю, что случится, если к ночи на первое ноября, мы побьём рекорд прошлого краудфандинга:
1. К каждому заказанному календарю добавится открытка с наличниками.
2. К каждым двум или больше календарей добавится набор с 12 открытками!
3. К каждому календарю добавится в подарок набор из 40 стикеров!
Неплохой повод сагитировать ещё кого-нибудь, как думаете? :)

P.S.2.
В личку спрашивают: «Иван, зачем вам это? Вот эти рекорды все, зачем?» Отвечаю: «Я тоже очень хочу стикеры!» :)
Осталось 4 дня, чтобы сделать невозможное. Ссылка — https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019

Как я познакомился с английской королевой

 …— Вы историк что ли? — раздаётся позади меня женский голос. 

Поворачиваюсь.
Женщина в зелёном плаще, под зонтом. Я в капюшоне, прячу камеру под курткой. Бегаю от дома к дому, фотографируя и надеясь, что она не промокнет напрочь.

— Нет, — отвечаю, — фотограф. Но историей интересуюсь очень…
— Ну я ж и говорю, историк и есть. — перебивает меня женщина. — А чего этот дом заинтересовал так?
— Наличники, — говорю, — необычные тут у вас. Красивые.
 
Сколько раз я говорил эту фразу, не счесть уж наверное. И всякий раз не знаешь чего ждать в ответ. Вот и сейчас, женщина, посмотрев внимательно на дом, задумчиво тянет нараспев:
— На-ли-чни-ки… Да-а… Де-ре-вян-ные…

И через секунду, словно очнувшись от сна, тряхнув головой, выдаёт вдруг скороговоркой:
— Слушай, ты мне голову не морочь, я таких, как ты насквозь вижу. Сначала просто сфотографировать, потом просто померять… А потом просто эта… Того! Ты мне зубы не заговаривай! Вы чего там опять придумали? Сносить будут, или чего?
— Да нет, я на самом деле наличниками интересуюсь! — улыбаясь парирую я, с сожалением вспомнив, что все открытки и визитки остались в машине.

Женщина оглядывает меня неодобрительным взглядом и цедит так язвительно:
— Молодой человек… Где вас только берут таких… Стыда нет, так хоть признались бы в этом! Наличники! Интересуюсь! А я королева английская! Тьфу!

И, резко крутанувшись на каблуках, женщина шлёпая по лужам удаляется от меня, гордо подняв голову и более не оборачиваясь…
…

 PS Напоминаю про календарь с наличниками! На то, чтоб его заказать осталось 5 суток. Если сбор превысит прошлогодний (на что вы вполне можете повлиять) к каждому календарю в подарок будет набор стикеров с наличниками. Не откладывайте на последний день: продлить сбор я не смогу, так как тогда задержится печать и доставка календарей.

Ссылка вот https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019

 #ВПоискахНаличников #Павлово #НижегородскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Ну что ты спишь?

Свежим майским утром снимаю в Кашине. Город небольшой, но резьба тут для Тверской области нехарактерная: наличники со встречными волютами, — улиткоподобными спиралями в верхней части. Отголоски каменной архитектуры конечно, но какие далекие…

В соседнем Калязине, откуда я еду, такого нет, поэтому радостно, как щенок по первому снегу, скачу я от дома к дому, выискивая и радуясь изюминкам: тут завитки поглубже, тут боковинки выкрашены в два цвета, а тут вдруг просто такая гармоничная резь, что диву даёшься.

Кашин — город-то небольшой, а всё равно походить приходится: на один дом с наличниками — наверное, с десяток тех, которые вовсе снимать незачем. Но солнце в полнеба, настроение ещё в два раза шире, трава только-только пробилась, птицы — наверное в салочки — гоняются друг за другом, колокола, улыбаясь, перезваниваются то тут то там, стряхивая остатки сна: весна.

У одного из домов, щёлкаю затвором, проверяю на экранчике свет и резкость, поднимаю камеру ещё раз и вдруг низкий мужской голос прямо надо мной раскатисто произносит:
— Порезче!

Резко оборачиваюсь…
Никого. Ряд домиков, забор сзади каменный.
Чувствуя себя полным дураком, медленно поднимаю глаза наверх. Никого.

Голоса в голове это неожиданный симптом, думаю. Показалось может? Внимательно смотрю ещё раз на экранчик камеры, соглашаюсь с невидимым голосом, что наверное дёрнул объективом и снимок вышел нечётким, как вдруг…

— Не спи! Порезче-порезче, давай!

Прямо надо мной голос. Низкий мужской глубокий, причём как будто бы отовсюду… Оглядываюсь во все стороны, уже плюнув на то, как выгляжу со стороны: пустая кривая улица вдоль старого каменного забора. Далёкие где-то детские голоса. Небо, колокольный звон и, метрах в двухстах от меня, мужики перекладывают крышу.
Никого. Ну никого!

Поднимаю камеру.

— Ну что ты спишь? Порезче я сказал! — Тем же глубоким голосом, едва заметно напирающим на «о».

Да что ж такое-то… Снимаю наконец наличник, дом целиком… «Всё резко!» — стараюсь думать я вслух, уже скорей не для себя, а для, очевидно, внутреннего комментатора…
Шагаю прочь.

Вдоль загибающегося вправо забора, к следующему дому, затем дальше-дальше, пока не дохожу до мужиков, перестилающих крышу. Всё это время голос себя никак не проявляет, я уверяю себя, что ничего не было, потому что такой бодрый погожий день никак не похож на те, очевидно мрачные, дни в которые двери съезжают с петель, а нитки — с катушек…

Трое мужиков, отложив дела, сидят на полуразобраной крыше, глядя куда-то поверх меня за забор, один делает знак, что заметил меня, чтоб, мол залезал к ним, кивает на лестницу, приставленную сбоку. Взбираюсь.

За каменным забором, вдоль которого тянется улица, большой шатровый храм с колокольней, разносящей звон по всей округе.
На звоннице, против обыкновения, одна позади другой — две фигурки. И как раз в тот момент, когда я это замечаю, тот самый низкий мужской голос, невозможным образом перекрывающий даже колокольный звон, вновь заполняет собой всё окружающее пространство:
— Порезче я сказал. Не затягивай, но и не обрывай.

И одна фигурка подходит к другой.

Мужик, позвавший меня на крышу и неотрывно, как-то по особому, тревожно-пристально, глядящий на колокольню кажется даже с блестящими глазами, склоняет ко мне голову и негромко отрывисто поясняет:
— Сын. На звонаря учится. Впервые на звонницу поднялся.
…

PS Друзья, мне будет страшно обидно, если за восемь дней, через которые закончится заказ на календари с наличниками, вы не успеете забронировать себе экземпляр.
Ссылка вот: https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019, добро пожаловать!