Купи себе тополя

…А, наличники! — прищурившись понимающе переспрашивает, вышедший из ворот, посмотреть, что это я тут делаю, мужик. — Это ерунда всё. Вот смотри где наличники хорошие, там ещё много… Это вам ехать надо. Я тебе скажу, куда ехать тебе надо, запиши: Гавпосадский район, посёлок Петровский, там село Морозово есть. А ты занимаешься этим, древесиной этой, да?
— О, подождите, правда запишу! — киваю на последний вопрос, я, даже не удивляясь, скорости его перехода на «ты».
Пока достаю телефон, пока активирую, пока подмёрзшими пальцами вбиваю «Мо-ро-зо-во», хозяин дома уже продолжает.

Говорит он с характерным ивановским удивительным акцентом, делающим почти бессмысленным понятие «безударные гласные», так как практически любой гласный в речи становится ударным. Вот если вы гадаете на какой слог падает ударение в названии города Тейково, то не гадайте: на все. Тут так. 
Так вот хозяин продолжает: — Там или Ганшино… Ганшино, Морозово, увидишь там за Нерлью. А чё ты этой-то увлёкся темой?
— Ну так интересно же, — машинально отвечаю, продолжая вписывать незнакомые топонимы в блокнот, — чем вот, скажем, Тейково от других городов отличается. Это ж история, всё! А-то туристы приедут, что им рассказать? Вот ищу, кто резчик был, какие еще виды наличников тут остались… 
— Да вон в Домотканово ко мне в деревню езжай, там их куча великая!
— Так я ещё здесь не снял… — улыбаюсь я и дополняю записи в блокноте.
— Да бросай ты, — раздражённо перебивает он, — здесь это пятидесятые годы, всё новое. Пятьдесят четвертый год, пятьдесят восьмой… Старого не найдёшь ничего. А вот в Домотканове-то это, там этого добра… У меня вот дом там… Ну я-то свои уже выбросил конечно…
— А что ж вы так? — удивляюсь я: странно слышать такое от человека, который сам только что рассказывал, о ценности тех наличников. — Да вот я матери дом делал, — он машет рукой назад, видимо на дом, у которого мы стоим, — вон соседу отдал, вон поди у него голубые окна, вон там вон… Они вот с пятьдесят четвертого… Но они тут все одно! Стиль-то он один и тот же! А в Домотканове там они такие… Крылышками такими вот сделаны… И вот кстати там в Ганшине, в тех деревнях, там немного другой стиль, такой… Ну, как бы это тебе описать… — он смотрит по сторонам, явно выискивая на окрестных домах наличники, примеряя их на свой рассказ о тех, ганшинских. — У меня плакат с есть! — решаю я помочь, — сможете показать, на какие похоже?
Он кивает, я сбрасываю рюкзак, и через полминуты мы раскладываем на лавке изрядно смятый плакат с полусотней фотографией наличников со всей страны. 
— Вот такие вот в Ганшине. — почти сразу ставит палец на калужские мой собеседник. — Вот такие точно… — Это калужские вообще! — недоверчиво усмехаюсь я, гадая, что же там на самом деле: «тоже белые» или правда что-то похожее? Вряд ли конечно, но всяко бывает…
— Ин-те-рес-но… — растягивает слоги мой собеседник и смотрит на меня с удивлением, — А чё ты этим увлёкся?
— Ну это я для виртуального музея наличников я снимаю. Книгу о них пишу!
— Ну книгу, музей, а потом куда это всё? — Ну вот в интернет. О них же никто ничего… — Не знает ни чёрта. Вот я хотел сказать… — и вдруг без передышки, — Как зовут-то? — он снова, как в начале встречи, протягивает ладонь.
— Иван.
— Меня Володя. 
Мы снова обмениваемся рукопожатиями, я замечаю, какая широкая и сухая у него ладонь, и как уверенно, крепко жмёт он руку. — Я чё вспомнил-то, — продолжает он — там вот в Ганшине жил один человек… Я почему про него так, про это Ганшино… Мы там строили один дом, один объект, и там ходили, там знаешь дома с какого года? Короче Петровская эпоха!
— Триста лет? — недоумеваю я. — Да! — кивает он, — Петровская эпоха. Там старый ярославский тракт проходил, который сзади Суздаля. И он не с этой стороны Нерли был, а с той. Вот он шел… Там плотину переедешь… Тут недалёко, 25-30 километров. А ты ехал со стороны Суздаля?
— Я из Кольчугино вроде ехал.
— А! Ну так той дорогой! Вот там старые… — Меня там запугали, — смеюсь я, — что в деревню не езжай, в лес не ходи: кругом ракетные войска стоят! — Да у нас они везде тут стоят! — фыркает он. — Ты вот сейчас поедешь, тут двадцать кило́метров, у них учения опять сейчас, так там Ярсы стоят. Мы тут вообще живём знаешь как: дорогу перекрыли — всё писец, не ездим никуда. Стоим.
— А одна дорога тут? Не выехать даже из города, получается?
— А они перекрывают весь регион. Хлоп, его закрыли и всё, никуда не едешь. На скорой только если или на кладбище. Но это недолго обычно: дня три, бывает четыре. 

Я пытаюсь сообразить, что я буду делать, если вдруг сейчас случится этот «хлоп», но Володя не даёт времени на размышления:

— Ты сувениры-то местные уже купил?
— Нет, я ж только в общем в город заехал. А какие тут есть кстати?
— Да ты чё! — игнорирует он мой вопрос, — Вон заедь в любой торговый центр, купи себе Ярс или То́поля! Там будет такие модельки: «Тейково-Ярс»! Ты ж где такую еще купишь? Вот то, что по Москве ездиит на параде, вот эта мандула ездит здесь, по этой вот улице, пятьдесят метров отсюда. Вот сейчас через реку переедешь там будет торговый центр, на второй этаж поднимайся, там палатка будет слева… Справа! Назад идёшь — слева, а так… Да ты чего! Ко мне родня приезжала, я всех тут веду… Там парень работает такой же замороченный, как ты, на сувенирах для туристов. Ну чтоб вот это всё. Вот он модельки эти продаёт там. Там с ним поговорить можно. Давай-давай, езжай, успеешь ещё до обеда!

Выставка в Киржаче

Пишут мне два года назад примерно в это самое время:
— Иван, 28 января в Киржаче открывается первый музей наличника! Будет праздник: «День наличника», и мы надеемся, он станет ежегодным! Может быть у вас есть возможность с выставкой приехать по такому случаю? 

«Ну как такое пропустишь?!» — думаю.
— Конечно приеду! И выставку привезу!

Приезжаю.
Для экспозиции мне отводят выставочный зал, и народу, против опасений, действительно много!

Часам к трём ажиотаж спадает, и как раз тогда в зал под руку входит пара: женщина лет семидесяти и мужчина лет на двадцать наверное постарше, в тёмных очках. Он опирается на женскую руку, видно, что женщина — что-то вроде провожатого, ведёт его. Они проходят вдоль стен с фотографиями негромко беседуя, обсуждая что-то. Я не прислушиваюсь, подключаюсь лишь когда женщина обращается с просьбой рассказать.

— Он резчик по дереву, и наличники раньше делал. И сам придумывал узоры для них! — С гордостью представляет она своего спутника. А я — социальный работник. Я обслуживаю его. Семь лет как жена умерла, и вот стал как он беспомощный, слепым стал, я обслуживаю его. Вот он слепым — у него столько вырезанного дома! Этсамое, доски, веретено, еще что-то…
— Художественная резьба по дереву.  — негромко, с достоинством поддерживает разговор мужчина. В музее три экспоната — нашего района — моих.
— Нашим бабушкам когда дают задание, чтоб мы что-нибудь (Владимирская область) сделали — он скворечников сделал нам! Четыре!

Ничего не понимаю. Резчик? Незрячий!? Скворечники?!

— Это уже сейчас, когда зрение…?! — переспрашиваю я их невпопад.
— Ну конечно! — возбужденно жестикулирует женщина. — Ой, мы с ним идем выбирать, материал нужен вот резать, вы представляете, нужен материал. Идём, спрашиваем: «Вот тут лежат? Я ему всё показываю, а он наощупь выбирает — какой длины, влажности, чего ещё… Потом когда ему выпиливать, тоже надо показывать. Надо ему этсамое, всё равно…

Женщина эта, мне кажется, так говорила бы и говорила, но мужчина её перебивает:

— Ой это сейчас это… хвалит, а то — ругается: то палец поврежу, то это… А скворечник  да-да-да-да…  — отчитав спутницу, он поворачивается ко мне, поясняя, — Я делал долблёнку. Мне принесли липовых этих, чураков таких… Я их просверлил длинным сверлом, потом стамесками уширил, лето́к этот вырезал, пол, потолок, крышу, всё… 

Тут снова включается женщина. Чувствуется, что по части говорения она берёт верх:
— Там во дворе выставлен скворечник, у меня внучка приехала: «Ой баба, чего ты не показала-то! Смотри какой скворечник! — он на улице как кормушка для это…

Но и он не сдаётся: перехватывает инициативу на первом же её вдохе:
— У меня кормушка сделана так: верх — купола. Церковные. Значит три центральные… Там купол, крыша такая, значит всё в алюминии, всё резное сделано. И на прутиках это, площадка. Туда корм птицам. И на балконе он у меня стоит.

Тут, не желая перебивать, но всё же не в силах сдержать ремарку, женщина наклоняется ко мне и громким шепотом добавляет:
— К нему соседи приходят, как раньше, кто чего — заказы делают. Думают, он видит! Вот. А он всё в слепую!

— А синицам  — мужчина делает вид, что его никто не прерывал, — я сделал кормушку-карусель такую… Это только для синиц. Значит прямоугольная такая рамка делается, в центре ось, эту ось во что-то деревянное надо воткнуть… Так? А на крайних этих загибах, там еще маленькие рамки такие сделаны. Тоже они вращаются. То есть большая рамка вращается, а на торцах — маленькие рамки. К маленьким рамкам приделал гардинные прищепки такие. Кусочек сала отрезаешь, этой прищепкой — раз!

Я пытаюсь представить, но выходит плоховато…
— А почему такое только для синиц? — уточняю.
— А! — радуется очевидному вопросу мужчина, — Так на подвижной этой, основе, только синица может сидеть! Никто не может, ни одна птица, только синица может! И вот значит слетаются! Я повешу… — он осекается, но через секунду находит нужные слова, — Ну сейчас-то вот сын уже вешает сало-то им. Ну вот они значит зацепятся. Если две — то переворачиваются, но не улетают! Вниз крутятся! А если вот их стая прилетит — три или четыре, они все садятся, и друг-друга катают! Вот потеха!
— Ну вы приходите посмотреть, это сфотографировать можно, он всегда дома! И посмо́трите! — снова подключается женщина.

Я обещаю, что непременно буду, хотя и понимаю, что сегодня точно не получится, потому что темнеет, а назавтра я уже должен быть в Москве… И вдруг вспоминаю начало разговора:
— Постойте, вы же про наличники говорили! Как вы сказали? Вы узоры наличникам сами придумывали?
— Ну да. Журналы всякие смотрел! Подборки… — начинает рассказ этот удивительный человек, — у меня много литературы было по резьбе по дереву… Там части брал, тут… Потом глядел, как соединить, чтобы хорошо было…

Но не менее удивительная женщина не даёт ему завершить повествования:
— Он вообще, знаете, бывший партийный работник! Бывший партийный работник, да… Но вот находил видимо в этом… А мы с ним начинали работу вместе в Комсомоле. С шестьдесят первого года вместе работали! И как судьба соединила — и вдруг я соцработник! И у нас сейчас все думают: ой чего он тут делает на выставке! Я его привела, он получил на две недели наслаждения! 

Краем глаза я смотрю на мужчину: чуть наклонив голову, он внимательно слушает, а при этих её словах хмурится, но всё же кивает… Дослушав, прибавляет к её приглашению своё:

Вы приходите в гости-то непременно, это всё видеть надо!
— Я планирую! — радостно надеюсь я. — Прямо сейчас к сожалению не получится, я тут до вечера на выставке, но я же ещё приеду в Киржач непременно!
— Мне бы только не помереть от старости! — пожимая на прощание руку, просто замечает снова этот человек.


На том и расстаёмся.
В следующем, 2018-м в Киржач я, увы, так ни разу и не съездил: не сложилось. Да и день наличника (хоть в этом и есть что-то очень символическое но,) всё-таки жаль, что совпадает и с моим днём рождения…. 

А Валентина Александровича Ананьева (так звали этого человека), как я узнал сегодня, не стало в том же 2017-м году, вскоре после нашей с ним встречи.

PS А фотографии из Никифорово — деревни близ Киржача.

В аптеку ходила

…— Это вы старинные дома снимаете? — окликает чей-то сиплый голос.
— А он старинный? — переспрашиваю автоматически и оборачиваюсь.

В трёх шагах, разглядывая меня с интересом, стоит девочка лет десяти-двенадцати. Круглое лицо, румяные щёки, сбившиеся светлые волосы, серый простой пуховик, в одной руке вязаная голубая шапка, а в другой ветка, которой она лениво рисует что-то на снегу. «Из школы, — улыбаясь, решаю я — идёт. С заходом, поди, на горку». День солнечный, морозный. Глаза болят уже смотреть на эту синеву. Но на горке сейчас, мне кажется, самое то.

— Ну это у моей мамы лучше спросите, ну. — Прерывает школьница мои размышления. (Голос у неё действительно хриплый, как часто бывает у детей, проведших несколько часов на морозе)
— А мама знает? — поднимаю брови я.
— Пфф… — фыркает она, — Так это её мужчины дом.

Я оглядываю рыжий, с тремя зелеными наличниками, небольшой дом, годов, судя по доскам, пятидесятых, замечаю, что одно из стёкол разбито, а, кроме кошачьих, следов сквозь сугробы к нему, никаких и нет.
— Так он не живет тут? — решаю я уточнить.
Но собеседница моя закатывает вдруг глаза и отвечает вопросом на вопрос.
— А я знаю, он тут живёт-нет? Он тока недавно освободился. Из этой… Из тюрьмы там. Ну он жил чуть-чуть у нас, а потом тут…
И замолкает увлечённая протыканием сугроба палкой.

— А чего он в тюрьму-то попал… — осторожно спрашиваю я.
Но девочка пожимает плечами, что, мол не знает.
— Так просто, что ль, забрали? — срывается у меня неуместная шутка, но для девочки она, напротив, становится причиной заливистого смеха, после которого, едва не утирая слезы она поясняет:
— Он не рассказывает же: а вдруг с ним общаться не будут потом. Может он убил.
— Что реально? — удивляюсь я.
— Вы смешной! — неожиданно заключает она фыркая. — Нет конечно. Он же два года всего сидел. Если б за убийство, то больше, — она вроде бы заканчивает фразу, но через несколько секунд неуверенно добавляет, — наверное…

Я иду к следующему, издалека примеченному, голубому дому с простыми наличниками, но интересными резными кронштейнами, поддерживающими скаты крыши. Девочка идёт рядом, но на отдалении, и со стороны вряд ли можно подумать, что мы общаемся. Она что-то говорит ещё про маму, но её слова вязнут в грохоте проходящего позади нас лесовоза и долетает лишь конец фразы:

— …А тут милиция была!
Я поднимаю глаза на неё, убеждаюсь, что она действительно говорит уже об этом голубом доме, переспрашиваю:
— А сейчас?
— Сейчас нет уже. Милиция уже там, в новом… — тут её осеняет, — А чего, вы не отсюда что ль, да?
— Не, из Подмосковья, да… — киваю я.
— А чего, вы куда будете потом выставлять фотки? — заинтересованно уточняет она.
— В музей наличников. Есть такой в интернете, виртуальный музей. 
— А понятно. Прикольно… Только меня не фоткайте ладно?

Я киваю. Вспоминаю, что в кармане на такой случай, есть открытка с несколькими фотографиями и названием сайта. 
— Вот держи кстати,  — произношу я гордо и протягиваю ей листок. — Сайт наличники-ком. Добро пожаловать в музей!
— Когда-то однажды, пятьсот лет спустя, я туда к вам попаду… — говорит она нетвёрдо, укладывая листок в карман пуховика.
— Да нет, —  я решаю, будто бы она не поняла, что музей виртуальный и ехать никуда не надо, и уточняю. — музей виртуальный. Через интернет…

Но она качает головой с сожалением:
— У меня нету интернета.
— Ну потом когда-нибудь будет… — машу рукой я. — А почему нету?
— Нету просто. — она разводит руками. — Ну мы чё-то как-то не такие дети, как городские… Нам не позволяют, короче, все телефоны вот это…
— И что, у вас дома интернета нет?
— Вообще телефоны даже не позволяют.

В наступившей внезапно тишине становится слышно, как скрипит, качаясь на ветру, берёза. И-иии… И-иии… А потом дятел вдруг тра-та-та-та-та… И ещё раз… Прямо над нами… Я поднимаю глаза, но отыскать взглядом его не могу…

— Даже телефоны… — повторяет она печально…
— Как-то это вы грустно говорите… — замечаю.
— Ну грустно… Ну у нас и времени-то нет. Мы занимаемся вообще-то этим… — она делает паузу, подбирая, вероятно, подходящее к этому случаю слово, — Скотоводством!
— Скотоводством?!— прыскаю я. — И как?
— Ну короче овцы там у нас, курицы… И всё такое…
— Мне кажется вы шутите… — на такую очевидную браваду мне почему-то уже хочется сказать ей «ты» — И что у вас информатики даже в школе нет?
— Есть. — кивает она, — Но я на компьютере не работаю… Я не понимаю там ничё… Я тупенькая. А объясняют всё… ну так… Я вообще там ничё не делаю… Просто махаю мышкой и всё, типо работаю… Да и как будто без компьютера нельзя прожить.

«Чудно́, — думаю, — компьютера и интернета нет». Моя собственная жизнь настолько завязана на общение по сети, что я даже представить такого не могу.

…— Слушайте, а вот вы домой после школы приходите, что делаете?
— Уроки. А потом книжки читаю.

Что-то не вяжется у меня это «я тупенькая» с ежедневным чтением книжек… И уже через секунду, гоготнув, собеседница моя всё проясняет:
— Ну я двоечница вообще. Так что не-а, не читаю.
— Ну вот, — смеюсь я, — угораздило меня познакомиться с двоечницей. Так и напишу потом в интернете: «Сто процентов, встреченных мной в Кологриве детей, двоечники, не пользуются телефонами и у них нет интернета».
— Так я вообще не в Кологриве живу! — взвивается она. — Я вообще сейчас домой в деревню иду, это вообще за Кологривом. — и она машет рукой куда-то вдаль.
— Пешком домой? — не пойму я.
— Ну. — Она непонимающе кивает: мол, а какие ещё могут быть варианты?
— А сколько туда километров? — пытаюсь прикинуть я в голове маршрут.
— Я не знаю. — снова увлеченно тычет она палкой в сугроб.
— Ну хоть по времени сколько идти? Ты за сколько в школу выходишь?
— Ну где-то за два часа. Ну чтоб бегом не бежать.
— Так это ты из школы два часа идёшь? — не могу поверить я своим ушам.

Она смеётся снова и отвечает качая головой:
— Нет! Вот вы смешной! Сегодня же суббота! Просто я в аптеку ходила!

Мария онлайн

…Пара часов сна, потом забрасываю старшую в школу, там пара кварталов до почты. Паркуюсь к сугробу: надеюсь, что не зацепят. Знакомое крылечко, сосульки над головой, девчонки смеются, что опять пришел: был же вот! «А я к вам как на работу!» Три человека очередь, успею поотвечать на сообщения в директе, там уже десятка два поди за ночь. Потом за сыром… а, нет, ещё в СДЭК же! И надо разобрать кучу открыток: у коробки лопнуло дно и все наборы перемешались… Так, директ, директ… Значит, к двенадцати к врачу, вернёмся часа в четыре… Так комментарии потом, директ.

» Здравствуйте, интересует ли вас накрутка… До свидания… » Здравствуйте, только сегодня… Туда же, спасибо. 
» Здравствуйте, Иван, меня зовут Мария! Спасибо вам за наличники)за красоту, которой вы не даёте пропасть. Это дом моего деда. И наличники, фронтон, ворота – все делал сам… Владимирская область Юрьев-Польский.
И фотография.

И тишина беззвучной паутиной накрыла почту…
Зелёный дом с белыми наличниками… Белые, очень узнаваемые… Юрьев-Польский… Весна… Нет лето! Какой же это год был… 2013-й наверное… После первого краудфандинга мы с папой поехали на Форде ещё… Как раз застряли на пустом месте: решили через пустырь срезать, потом колесо там же меняли… Потом ступичный подшипник… Но ещё до! Зелёный дом с белыми окошками… был там такой точно! Точно был…

Отправить треки, прогреть машину, Саня ключи не забыла, молодец! Девчонок в Москву, ещё час сна, метель, домой, ноут, диск, Владимирская область, Юрьев-Польский, о, прикольно, он был сто-первым городом, зелёный дом, зелёный дом… Ну конечно!

» Здравствуйте, Мария! Вы верите в чудеса? У меня есть ещё пяток фотографий вашего дома!

И тотчас же шлю.

Мария онлайн.
Прочитано.
И пустая тишина бессмысленная… Минута. Может дом не тот?
Да нет, ну Юрьев… Да и узор, да однозначно он.
Пять минут.
Да ну занят человек просто…

» Как вы его нашли?! Второго такого нет) Дед делал резьбу по эскизам моих родителей (художников) Жаль, ворота не сохранили.

Да ладно, всё-таки он!? Я всё же сомневался… Класс!

» А как дедушку звали, не подскажете?
» Егоров Николай, он был знаменитым в районе пчеловодом, сейчас отец его дело продолжает. А я живу давно в другом регионе. Такой красоты в Мордовии нет. Всё иначе.

Ой, ворота же, ворота мне прислали! Да, ворот уже не было, когда я снимал… Эх, жаль!

» Ворота хорошииии!!! А вы заметили, у меня там кто-то из окошка смотрит?
» Мама.

Мама…
И тишина улыбаясь ниткой в космос…

Вот хорошо вышло

…— Ой, да у нас чего же? — привычно начинает разговор хозяйка этого дома. — А вы вот в Юже были?
— Был! — киваю ей радостно, потому что знаю, что «у нас ерунда, а вот в соседнем городе ого-го» — это просто такой распространённый повод начать беседу. — Был, и ещё непременно туда поеду! А что там разве более резные дома?
— Да, там такие… у нас что? Я там такие видела!
— Да не, — искренне опровергаю я, — Писцово удивительное! У вас вообще кстати (я чего шел-то!) почему такой необычный дом? Наличники на кирпичной стене! Это так и было?
— Ну мы купили уже, вот хата обложена кирпичом была… 
Она оборачивается, задумчиво глядя на дом, потом на меня.
— Там же дерево, а снаружи они сделали кирпичи. Полкирпича.
— Это чтоб потеплей? — зачем-то уточняю я.

Женщина как-то мнётся, поднимает глаза на дом, куда-то в сторону, снова на меня, склоняет голову набок и наконец выдаёт:
— Ну нормально так… наверное… У нас же газ, дак отопление, да везде… 
Затем переходит вдруг на шёпот, подвигается ближе и доверительно расширив глаза добавляет:
— Но я, знаете, всё равно печку протапливаю, для меня это холодно… 
И без паузы, снова в полный голос, будто бы нас на пустой улице кто-то может подслушать:
— А так непривычно, что наличники на кирпичной, да?
— Да! – я внутренне смеюсь её перевоплощению, но виду не подаю, — я издали кирпичную стену заметил, и к ним шел!
— Сейчас же вот как они… сделают эти… железом! Лишь бы чего попроще, лишь бы не.. это… Не ухаживать за домом… О! Барсик! — она вдруг взмахивает руками, заметив на противоположной стороне у дома белого с черными пятнами кота.
— Ксс-кссс — я поднимаю камеру и пытаюсь заснять уходящего и игнорирующего наши попытки привлечь его внимание, кота, 
— Барсик! — кричит хозяйка, — Да посмотри ты, морда, тебя ж фотографируют! Ты посмотри, сбегает! А как пожрать, так он «Здравствуйте, я ваша тётя!», а как…
И пожимая плечами, будто и вправду виновата, поясняет:
— Так-то Барсик умный кот. Умный так-то. Как на улицу — мяу! Сразу же, уже бежит вперед меня!
— Просится, да?
— Ага. А если… Когда вот ещё… маленький еще был, я спрашиваю: «Чего Барсик хочет? Чего Барсик хочет?» Подойдет, вот где эти ихние, корм-то, ой, прямо лапами вот туда, прямо и просит! Чего бы понимал!

Она стоит совсем близко и я замечаю, как светлеет её лицо, когда она рассказывает о коте…
— Я вот сейчас немножко начала вот чистить (тут только я замечаю прислонённую к дереву метлу), да ветер разносит листья-то… Так Барсик прибежал, да не дал мне доубираться! Лезет по ногам, лазит, просит: «Пожрать дай чего-нибудь вкусненького!»
— Вот хитрец! — смеюсь.
— Такой, да… — задумчиво подтверждает она.
Потом смотрит вслед коту, вдоль по улице и едва слышно, почти про себя, одними губами произносит:
— Ветер-ветер-ветер-ветер… Господи, спаси и сохрани…

И уже обращаясь ко мне, с улыбкой и погромче:
—  А так и фотография останется?
Я поворачиваю камеру экранчиком, женщина, глядя на него, тепло улыбается, поглаживает подушечкой пальца рифлёный край камеры, приговаривает:
— О, видите как красиво! Видите как хорошо! Вот хорошо вышло…

«Соцработник, как и я»

…— А, ну я по́няла, вы дома фотографируете, чтобы сохранить, я где-то слышала про такое. Это вы тоже, как соцработник ездите?

Круглолицая женщина средних лет неторопясь, спускается с крылечка, подходит ко мне довольно близко, улыбаясь при этом так, словно мы с ней хорошие друзья.

— Здравствуйте! Ну почти так, — невольно улыбаюсь ей в ответ и я, — только к сожалению по своей инициативе.
— Ну просто я так и подумала… То здесь, то там… Я вот тоже…

Она неожиданно умолкает, прислушивается к звукам в доме. Прислушиваюсь и я, но кроме привычно приглушенных полуденных будних звуков одноэтажной окраины — собак, птиц, какого-то далёкого редкого стука, то ли топора, то ли молотка — не слышно ничего… Ветер ещё…

— Ездите тоже? — не выдержав тишины переспрашиваю её я.
— Да. — она возвращается взглядом ко мне и я замечаю, насколько пронзительно серые, пепельно серые, печальные у неё глаза. — Знаете, бывает нужно, если человек, к примеру, умирает, или болеет, вот сиделка нужна. Вот, я так работаю. Я тут просто за бабушкой хожу вот сейчас. Она спит, я чего вышла. Я просто подумала, если вы вот так гуляете целый день, вы чаю хотите?
Ой, — говорю, — да ну что вы, не сто́ит! Мне ещё снимать и снимать… — пытаюсь зачем-то отвертеться я.

Вообще желание пообщаться обычно идёт наперекор количеству фотографий, которые удастся сделать за световой день. «К тому же, — думаю, — про возраст наличников, расспрашивать смысла особого нет… Надо идти, — решаю уже окончательно — конечно, надо идти»…

Тем не менее через пять минут мы сидим на с горячими кружками под яблоней, на тёмных от влаги скамьях и связке старых газет под попой «чтобы не испачкаться». Мне мнится в её речи лёгкий украинский акцент, но она удивляется и замечает забавно, что никогда не была южнее Краснодара.

— Я до этого вот год назад я во Ярославле работала несколько месяцев, там у нас женщина была, у нас был частный пансионат и женщина была в очень тяжелом состоянии.. Вот… при смерти. И я даже домой не могла уехать, потому что я была… Как бы у меня работа два через два, там, два дня я работаю, а два дня выходная. А куда я поеду в выходной день? Я в Ярославле, а не в Туле. Я в Туле вообще живу. Вот. Но моя напарница уколы ей не захотела делать, а у ней были боли и я ей делала наркотики. Я уколы в свою смену делала и ещё в ту смену. И она у меня умерла на смене. Вот. И я ездила на похороны. На похороны ездила. А в позапрошлом году… Это прошлой зимой в марте было. Год назад, в прошлом марте. А в прошлом как раз это в конце 16-го года, я летом только приехала с Первоуральска, там жила два года, а работу тут не нашла, ну так, такая-то: то там работа, то там… А мне эти знакомые с Первоуральска звонят: «Марин, приедешь в Шадринск!» Где Первоуральск — две тысячи до Тулы ехать, а Шадринск еще правее! Ещё триста километров. Значит звонят: «…Надо бабушку там смотреть». Я там ещё три месяца была. И тоже мы её похоронили. Ну совсем уже. Ну родственники заняты с утра до ночи, на базе работают начальниками и некому… Вот. И ездила, они оплатили дорогу. Я вот за бабушкой сидела три с половиной месяца, а мне заплатили за четрые месяца! У меня тысяча в сутки, так они еще пятнадцать тысяч сверху дали. Она умерла в середине ноября, а мне заплатили за весь месяц. Конечно там ещё кое-что поотдавали… Ну такое там… Материал, там нитки у неё оставались…

Марина на несколько секунд замолкает, шумно пьёт чай… Я что-то хочу спросить… Многое… Но голос предательский скрипит, выдаёт только:
— Тяжело наверное вот так? Люди умирают перед вами…

Она ставит чашку, бросает на меня единственный взгляд и снова смотрит куда-то вдаль. 
— Тяжело. Тяжело. Я сейчас вот с бабушкой сижу. Такая бабушка хорошая… Просто с головой уже проблемы, а по характеру ну золото просто! «Ангел мой!» — вот она мне всё время говорит: «Ангел мой!» И эта… Когда ей стало уже совсем плохо, ну становится, я думаю, что если она умрёт, я уже не выдержу. Просто я уже к ней так… Так её полюбила… Вот… Такая хорошая… Есть, знаете, люди по характеру, хоть и старые, отвратительные. По характеру невыносимые… А есть такие…
Вдруг она замолкает, выпрямляется снова прислушиваясь, встаёт (отчего газеты пытаются соскользнуть с лавки на землю, а она их привычным жестом возвращает на место), и уходит в дом, покрутив пальцем в воздухе, чтоб я, мол, не останавливался.

Чай то ли со смородиной, то ли ещё с чем-то. То ли и не чай вовсе. «Наверное надо же что-то ещё спросить, — думаю я. — Жалеть ведь потом буду, что не спросил…»
…— У меня график в Ярославле был три дня всего в неделю. — она возвращается довольно быстро и сразу продолжает рассказ, — То есть три тысячи в неделю. А что это? Три на четыре — двенадцать тысяч на месяц выходит. На дорогу, на то, на это… Ну это для меня мало совсем. На жизнь-то хватит, а мне надо детям помогать! У меня два сына, они выросли женились, ну… Знаете, — она прерывается, явно подыскивая определение, — они взрослые, но они не взрослые… Как бы это сказать… Они просто ростом большие… Выглядят так. Такие большие мальчики… На жизнь у меня есть, а им помочь нет. И я сказала детям, что поеду на вахту. Перед тем ещё Новым годом, поехала в пансионат на Волгу, ну такой частный пансионат. Там сеть пансионатов частных. Может знаете, это пансионаты, в посёлках стоят коттеджи, они их арендуют и там держат пансионат. Где-то такой недавно сгорел, или в прошлом году… там пожар был. Там же еще дома рядом есть, и сосед, — она повторяет, чтобы я обратил на это внимание, — сосед! Топил баню, искры, и дом… Люди пострадали, поумирали в пансионате. Главное у них ничего не горело, а сосед их спалил. Сжёг. Почему? Там люди не все могли выбежать, во-первых в дыму, люди лежачие, люди на колясках! А сиделки две! Ну ухаживают. Как они их там двадцать человек выведут? Ну то есть люди умирают не всегда от огня, от дыма! Вот даже, помните в Кемерово, дети писали СМС-ки… Я не смотрела эти новости, мне когда сказали, я говорю: «Я не выдержу смотреть» Так вы представляете, мне на телефон — это у меня новости! — так они мне присылают фотографии и фамилии погибших! Ну фамилии ладно, но фотографии! Я это всё вижу, представляете! Я потом выходной взяла, поехала домой… как-то развеяться… Это было воскресенье… я в понедельник я узнаю, во вторник еду домой… Ну короче это… Очень тяжело…

Какое-то время молчим. Я делаю вид, что это пар от чая на глаза действует. Она отворачивается, но через минуту, вспомнив, продолжает…

— Ну короче, эти частные пансионаты. Ну я поехала. И как раз на новый год там была… Мне там не понравилось, я была четыре дня и я вот уехала. А чего не понравилось? Когда я смотрела за бабушками… Я смотрю обычно вообще за пожилыми людьми… Ты понимаешь, что человек прожил жизнь свою, ну уходит… Достойно уходит, ты помогаешь, можешь помочь… Есть родственники, которые могут платить сиделке немало — тысячу в день, вот… Ну короче дорого… Я же понимаю, это большие деньги, не все могут… И я приехала.
Она вдруг тяжело сглатывает, трёт глаза. Фразы становятся короче, но она продолжает говорить и слёзы уже беспрепятственно текут по её круглому лицу…
— А там двое мужчин у них…. Все бабушки, но один мужчина молодой… Альцеймер у него, представляете… И этот молодой мужчина… такой хороший… Я просто когда стала за ним ухаживать, я на него смотрю, и у меня слёзы.

Она говорит «у меня слёзы», а сама смеётся, улыбается сквозь непрерывный поток слёз, и разводит руками, как бы говоря: «Ну что вот с этим делать»…

— Я два дня плакала. За ним ухаживала. Девчёнки мне: «Ты что заболела?», я говорю: «Да, заболела!». Ну слёзы: глаза-то! Они: «Как бы мол давай, одевай маску!» — Они думали просто, что у меня грипп. А я просто плакала из-за этого мужчины. Два дня плакала постоянно. И когда я им сказала: «Я говорю, я не могу, у меня сердце уже стало болеть.» Они говорят: «Нет…» (Они там все курят, одна в морге работала… Короче надо быть пофигистом, чтобы там работать…) И они мне сказали: «Просто это не для тебя…» Хотя я отработала сиделкой уже двадцать лет… Работала и в Мурманске и в доме-интернате под Питером… То есть как-то… Просто видать или я старею или чего… И они сказали: «Нет, ищи другую работу»…
— Я говорю: да, одно дело, когда я за одной бабушкой смотрю в квартире… Выдержать это очень тяжело, когда человек уходит, но это как бы естественно… Я… вот бабушка такая хорошая сейчас, но я же всё понимаю… А вот… я один раз нашла работу: требовалась сиделка к мальчику, 9 лет, после аварии. Так, вы знаете, я когда звонила по работе и спросила: «Что с мальчиком?», я не могла говорить, я плакала… Я не видела его ещё! Поэтому тяжело это, тяжело… мне поэтому детей очень жалко этих, которые… Вот поэтому… тяжело…

PS На фото — не тот дом, в саду которого произошел этот разговор.
PS2 #ВПоискахНаличников #Белавино #МосковскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Потому и пьём

…— О, дом сфоткал! — реагирует ближайший из мужиков, тот, что в красной олимпийке и с адидасом на груди. — Ну давай нас сфотай в газету штоле, э! 

Я их давно приметил: общаются они по алкогольному громко, на всю улицу, и, хотя вид у них вроде не опасный, поговорить с ними совсем не тянет. Наличники к тому же простые, поэтому сняв дом соседний, я сделал было морду кирпичом, планируя пройти мимо незамеченным.
— Парни, да я больше по архитектуре! — слабо пытаюсь я по инерции отказаться.
— Ты из Москвы что ли? — неожиданно высоким, почти женским голосом, склабится на меня ближайший из них, самый, наверное, старший, тучный усатый мужик в зеленой футболке, лет под шестьдесят

И не дожидаясь ответа, уже обращаясь к друзьям и вставая, неопределенно замечает: «Я же говорю, они там все малохольные». Затем снова поворачивает осоловелые глаза ко мне и нетвердым голосом вопросительно произносит:
— Позвольте откланяться?
Я удивлённо развожу руками и он, медленно волоча за собой свитер, рукавом заправленный за пояс, вяло топает куда-то влево вдоль дома.

— Фоткаться не любит. — негромко поясняет первый. — От жены тут скрывается у нас. Ды ты не боись, мы тут без этих… тут живём! Ты по Висиму зря один ходишь, тут за фотапарат, могут и… Ну знаешь чего… Навалять могут, знаешь! Алкашей непонятных знаешь сколько развелось, наркоманов разных? Ужас. Но ты не боись. Меня Андреем звать. Его — он оглядывается на товарища, словно убеждаясь, что тот ещё на месте, — тоже Андрей. А тя как зовут?
— Иваном. — улыбаюсь я на его мирный настрой и поднимаю камеру.
— Во! Давай в газету штоб.
Он распахивает олимпийку в стороны и гордо, словно лозунг, с вызовом выдаёт:
— Мы — висимские алкаши, не чуждые культуры. Потому и пьём! 

И через секунду, приняв уже менее героическую позу, добавляет: 
— А пошли я тебе покажу дом, который надо тебе сфотать? Резной весь, не это барахло. Там раньше музыкальная школа была! Тут пять минут. Айда!

В историю попали

…— А можно поинтересоваться, куда эти фотографии пойдут?
Женский голос звучит неожиданно, но довольно доброжелательно, поэтому поднимаю голову от камеры я уже улыбаясь.
— Здравствуйте! На сайт виртуального музея наличников пойдут! Ой! — Я вздрагиваю от неожиданности: когда секунду назад фотографировал этот дом, в окошке никого не было, а теперь оттуда смотрят две пары заинтересованных глаз. — А можно я вас тоже в окошечке сфотографирую?

Девушки улыбаются, старшая, (вероятно мама), чуть смущаясь переспрашивает: 
— А это где это у нас такой музей?
— В интернете! — говорю, — это ж виртуальный музей! — а сам тем временем уже поднимаю камеру.

Хозяйки пережидают несколько секунд пока я щелкаю затвором, потом вторая решает уточнить:
— Это вы, что же, вот так ездите, и все подряд окна фотографируете, да?
— Ага! — улыбаюсь. — Хотя не все, конечно, подряд, а только самые-самые.
— Ну понятно. — кивает она, и добавляет, обращаясь уже к маме:
— Слушай, это мы теперь в музей попали. В историю!
— Вот не ждали! — смеётся та. — Вы уж нас там это… подделайте нас это, на компьютере, чтоб мы это… чтоб красиво-молодыми были: всё ж люди через сто лет смотреть будут, хочется, чтоб красиво, ладно?
— Ну это само собой! — обещаю я, внутренне улыбаясь и уже понимая, что вот как раз эту фотографию улучшать совершенно точно не придётся…

Не годится никуда…

…—Что это у вас? Ах календарь! Как мило! С наличниками на обложке! Как это это прелестно! Ах, вы знаете, я очень люблю наличники!⠀

Пожилая дама в бордовом бархатном платье, фасона, который я, по молодости своей, не застал, и небольшой слегка припылённой шляпке с чуть примятыми перьями, в большом восхищении открывает календарь.

— Так это что же, — листает она страницы календаря и восхищение быстро сменяется недоумением, — и в феврале наличники? И в марте? Ах! — уже бегло пролистывает она остальные страницы, — у вас напропалую одни наличники?! Нет, это решительно невозможно, это мне не подходит… так скучно…

— Но позвольте, — невольно вступаю я разговор в её тоне, — а что же там должно быть? Ведь это календарь музея наличников…

— Да я всё понимаю… вы молодцы… эта выставка… и такие прекрасные вещи я здесь встретила… это что-то с чем-то… но одни наличники целый год? Вот, вы знаете, — перебивает она сама себя, — ведь можно же творчески подойти… в январе, например, наличники, а в феврале… ну я не знаю, скажем, свинки… ведь год мы встречаем свиньи, это должно найти отражение… а не вот так вот в лоб, знаете. Нет, это мне не подходит. Спасибо конечно, но нет.

#ВПоискахНаличников #Куровское #МосковскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #инстаграмчитать

Встреча в Читалке

…Бабка к нам на почту приходила вчера утром, маленькая такая, водки просила. Мы угрохатываемся, говорим: «Бабуль, нет водки-то у нас!»
А она так удивилась: «Водки нет!? Ну так пива дайте»

А вечером другая пришла, трясётся, у неё обертка такая с деньгами. Говорит: «Девочки, милые, 150 тысяч надо отправить срочно, пожалуйста, срочно» Мы: — Куда? Чего? — ну ничего не понятно кому.
Оказалось. Она заказала за 54 тыщи — окна поменять. Ей никто ничего не поменял. Мошенники попались. А на другой день ей звонят на домашний, говорят, если вы хотите найти тех, кто у вас украл деньги, переведите 150 тыщ на вот этот счёт. 
– Ого. — Не могу поверить я, — и что, вы отправили?
– Какой! Мы ей говорим: «Так вас обмануть хотят, это мошенники!»
Ну я не взяла короче. Мало, что эти обманщики, так у неё и кому-чего, вот этого всего нету. Я ей говорю: «Мы не можем отправить, вам в полицию надо». Так она такая злая ушла, ругалась, что в другое отделение пойдёт отправлять. Как будто мы тут ей зла желаем… Так что у нас тут без приключений-то дня не проходит! Люди странные бывают…

___

Друзья, а особенно те, кто на Планете во время краудфандинга бронировал календари самовывозом из Читалки.
Приезжайте завтра (в понедельник, 10 декабря) с 12:00 и до 22:00 в Читалку, на улицу Жуковского 4, это неподалёку от Чистых Прудов. ⠀ Если есть возможность приезжайте как можно раньше, так как на шесть-семь часов предсказуемо придётся час пик :) Для того, чтоб забрать свой заказ нужно назвать его номер или электронную почту. Ну или фамилию на которую заказ был сделан и что в нем, если помните.

PS Просто купить календарь или открытки тоже можно будет, так что приходите и друзей приводите :)

#ВПоискахНаличников #Хорлово #МосковскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #архитектура