…— Баба-Лиза в 1905-м родилась, это помню… хотя вообще о ней только сервант помню с конфетами… хорошие были конфеты, правда запах странный такой: вроде и приятный, а так вроде и нет. Какие-то наверное, самодельные конфеты были: я таких ни до, ни после не видел… Она вообще тут в рядом жила: в последнем подъезде, а мы в первом. Ей лет было уже ого-го, мы правнуками к ней ходили. Хотя чего ходили, я сейчас-то не знаю: дел у ней никаких никогда не было, помогать вроде не надо было… хотя сколько мне лет было? Пять? Восемь? Игрушек дома там не водилось… только сервант старинный, такой снизу глубокий, а сверху потоньше и с зеркалами поплывшими… где вот он интересно делся?… Скатерть у неё была белая, кружевная… Сейчас подумал: а я ведь даже, к стыду своему, год не помню, когда её не стало…
Я молчу, только слушаю… бывает так, что человека даже расспрашивать не надо, он и сам рад поделиться. Вот, кажется, тот самый случай…
— …Вот зараза, память-то: человек был, ты его видел когда-то, общался наверное, потом рассказывали… ну наверняка же что-то о ней рассказывали… она вообще папина бабушка-то была, но у нас так уж повелось, что за память в семье женщины отвечают… Смеёшься?
— Да у нас так же! — киваю я.
— Ну вот… у мужика голова другим занята. Мужик наперёд планирует, достигнуть, завоевать! А женщина хранит достигнутое: себя в первую очередь, детей… мир и покой в семье, опять же… Поэтому, кстати, если будет когда-нибудь мир во всём мире, то под женским началом… это к сожалению не я придумал… хотя мог бы… а чего я говорил? — мужчина вдруг прерывается в размышлениях, глядя ещё сквозь меня, но уже возвращаясь…
— Про память в семье, что женщины хранят, про…
— А, ну да! Что мама рассказывала. Да. Баба Лиза у нас жертва сталинских репрессий, вот я про что хотел рассказать. Самая, причём, что ни на есть жертва! Сидела, правда то ли два, то ли три года, но по самой популярной тогда: «расхищение социалистической собственности!»…
Сказать, что я уже слушаю раскрыв рот — ничего не сказать: редко когда о родственниках, ставших жертвами репрессий рассказывают с таким воодушевлением и, пожалуй, даже упоением! Он тем временем продолжает:
— Ой, ну это вообще легендарная история у нас в семье. Дело значит было так… я конечно совру в деталях… слышала б меня мама, она б поправила конечно, но ладно, чай не на допросе… В общем так… Годы это тридцатые примерно, ей, значится, сколько? Ну, лет двадцать пять, скажем. В каком городе дело было вообще не знаю… ну короче! Работала она тогда то ли кладовщицей, то ли уборщицей, то ли ещё кем. Образование у неё — одна церковно-приходская школа, класса четыре, кем уж там на завод устроилась, я так понимаю, и то хорошо по тем временам. Ну вот… значит обнаруживает она в какой-то подсобке решетки. Ну лежат решётки какие-то. То ли двенадцать, то ли тринадцать штук… вот сейчас задумался, решетки или сетки? Не помню. Я всегда их себе представлял, как секции забора «рабица», хотя, хрен знает, может они и поменьше были… ну и вот… в общем, неделю вроде лежат, месяц… чуть ли не год они там пылились никому не нужные, пока она их домой не отпёрла. Тяжёлые были вроде… я почему-то помню, что килограмм по пятьдесят, хотя как она тогда их… ну, а с другой стороны, может и правда…
Некоторое время молчим, потом собеседник мой вдруг озадаченно переспрашивает:
— Чего я говорил?
Я улыбаясь, потому что сам также периодически теряю нить рассуждений, подсказываю,
— Сетки-решетки. Домой она с завода их унесла…
— А, ну да! На унесла и унесла. Я себе так запомнил эту картину: она ими вроде огород оградила. Вкопала их наполовину или насколько там… ну чтоб ограду соорудить. Вот…
Тут снова следует пауза, но, как я догадываюсь, уже не случайная, а намеренная, драматическая, для создания нужного эффекта. Да я и сам так люблю рассказывать, когда отвлекаешься на самом интересном вдруг месте, и сам даже вроде бы забываешь зачем…
— Ну так они и стояли у неё на огороде год, — возвращает меня к рассказу голос собеседника, — и ещё бы бог знает сколько там простояли, если б какая-то очередная комиссия не выявила пропажу! Стали искать-выяснять, кто-чего, она сразу сама во всём и созналась. Что, мол, стояли долго, думала, что ненужные. Это, я сейчас понимаю, её и спасло тогда. Два, или три года ей всего дали… А могли бы ведь и, сам понимаешь, того… а всё потому, что решетки-то эти оказались очень даже нужными катализаторами каких-то там реакций. Химзавод же.
Он снова делает паузу, но будто сжалившись, продолжает почти сразу:
— Я прям представляю, как наверное ржали над ней чекисты, выкапывая этот забор и таща его обратно: ты только прикинь: катализаторы реакций. По полсотни килограмм каждый, тринадцать штук. Полностью платиновые!!! Семьсот килограмм чистой платины вкопано в землю по периметру огорода! Сверкало наверное так, что этот забор полгорода замечали, но никому и в голову не приходило!
И ещё через несколько секунд, словно выговорившись, и потеряв интерес по мне, как к собеседнику, он безо всякой связи с нашим предыдущим разговором задумчиво добавляет:
— Вот… А ты говоришь репрессии…
…
PS Друзья, предзаказ календарей с наличниками подходит к концу, осталось два дня: вторник и среда. Если вы хотите его, то теперь самое время!
Ссылка вот: https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019. Надеюсь всем достанется
#ВПоискахНаличников#Екатеринбург#СвердловскаяОбласть#ДомоваяРезьба#nalichniki#наличники
