Гостеприимный Владимир

…Сначала сниму дом целиком, а потом попробую подобраться к заросшим плющом наличникам — думаю я, разглядывая в видоискатель необычного вида сохранившуюся деревянную надвратную арку, случайно найденную практически в центре Владимира.

Дом в кадр никак не помещается, отхожу подальше к противоположному краю дороги и… видимо это меня и спасает.

Когда смотришь в видоискатель, волей-неволей поле зрение сужается, и довольно легко упустить что-то важное, происходящее за границей кадра или даже в кадре. Так и вышло.

Я успеваю сделать два или три снимка, прежде чем слышу свист вспарываваемого воздуха и глухое тфф удара в стену позади меня, чуть левее левого плеча… Твоюжмать! Глаза на лоб, пульс триста, звука нет, значит воздушка, и на том спасибо, резко вниз, на автомате, откуда рефлексы, прикрыть голову камерой, пока не прилетела вторая… ОТКУДА?!?

Сижу на корточках на обочине, сердце в горле молотится, словно их три там, руки камеру в поисках курка сжимают… тишина пульсируя заполняет ставшее глицериновым пространство… слева по насыпи к ноге сползает камень размером с ладонь. Значит — мозги работают на второй космической — не воздушка… Поднимаю глаза на дом, но выпрямиться не успеваю: второй камень, ухнув над головой, втыкается в насыпь с тем же характерным тфф…

Двери!
Словно следуя мысленной моей команде, двери распахиваются от удара и являют взору вооружённого ещё двумя булыжниками небритого мужика в камуфлированных штанах и зеленой майке.

Потом я говорил себе, что всё правильно, что неизвестно ещё, как бы иначе вышло, что вблизи кидать ему было б не сподручно… но в тот момент я просто камень в кулак, рывок вперёд, что-то нецензурное в воздух и ему навстречу пока не оказываюсь в полуметре. Ору на него, он — на меня… Я — что прибью его его же камнями, он, — что его задолбали тут ходить и фотографировать… Цитировать не буду, приличных слов там нет… ни с его, ни с моей, по правде говоря, стороны.

Несколько долгих секунд, а может с минуту, ситуация никак не разрешается: я ору, что буду снимать где хочу, он — что в следующий раз не промахнётся… тем не менее, спустив пар, мы, хоть и продолжаем словесную перепалку, но постепенно всё же расходимся в стороны: он (не прекращая угрожать расправой если я подниму камеру) — за дверь, захлопнув её с силой, я (не переставая утверждать, что всё равно сниму его никчёмный дом) — подальше к дороге и за её изгиб…

Там останавливаюсь, перевожу дыхание… На душе липко и мерзко… мерзко от страха, от нахлынувшего желания убивать… от брошенных в воздух слов… от этого странного человека, от своей реакции на него…

Серое небо грохочет устало и первые капли крупными пятнами затемняют асфальт. Трясущимися непослушными руками прячу камеру в рюкзак и иду сквозь всё разгорающийся ливень к машине. Радуясь, что она ещё далеко…

ВПоискахНаличников #Владимир #ВладимирскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

А что в ём-то?


На лавочке у крылечка ярко синего дома в Лежневе неторопливо сидят мужчина и женщина. Ему лет пятьдесят наверное, она постарше, но может так только кажется. Я иду издалека и не вижу, чтоб они разговаривали: просто сидят на лавочке вместе…
По сложившейся уже тут привычке, начинаю разговор не доходя до них метров десять.
⠀
— Здравствуйте! Наличники у вас можно сфотографирую?
— Да на кой они тебе? — задаётся вопросом хозяин. Голос у него зычный с хрипотцой.
— В музей! Музей наличников! Есть такой в интернете.
— Да понятно, понятно. — Несколько поспешно отвечает женщина. — Мы купили этот дом с наличниками.
— А какого года он постройки, не знаете? — спрашиваю.
— Мы когда купили, слушай? — обращается она к мужчине — то ли мужу, то ли сыну, так я и не пойму.
— В шестидесятом, — лениво отзывается он.
— Да нее! В пятьдесят восьмом! Точно! В шестидесятом мы уже тут жили. 
— А, ну может быть. Ну да… — соглашается он. — Ну да, ну да. Но сам дом старый, он тогда уже стоял. Он по документам знаешь когда? — глядит он на меня.
— Когда? — делаю я заинтересованный вид, потому что дом, судя по всему, послевоенный.
— В 1917-м! Ровесник Эсссэра! Только вот пристройки не было и фундамент тоже мы уже подводили.
— А наличники?
— Наличники свежие тогда были. До этого тут вроде и не было никаких.
⠀
Я отхожу на пару шагов, фотографирую наличники, возвращаюсь.
— А можно я вас ещё сфотографирую, вы не против?
— Ну! А где мы будем смотреть-то?
— В интернете! — радостно отвечаю.
⠀
Женщина разглаживает лежащее на коленях полотенце, мужчина, со словами: «Сейчас, только сниму вот эту, дальневосточную», стаскивает с головы зеленую панаму, похожую на армейскую. Щёлкаю затвором несколько раз, они с удовольствием позируют. Потом опускаю камеру, благодарю.
⠀
— По телевизору значит нас теперь покажут? — делает неожиданный вывод мужчина.
— По телевизору вряд ли, —  качаю я головой. — Я ж не на телевидении работаю! В интернете точно будет! — обещаю.
— Мы не увидим. — пожимает плечами женщина. — У нас нет интернета.
— А ну ка послушай, — подзывает вдруг меня мужчина. — А чего в ём?
— В смысле? — не пойму я.
— Ну в этом интернете. Можешь объяснить?
⠀
В голове моей двумя одинокими кукурузниками на фоне чистого неба медленно пролетают банальные «Шел 2018-й год», и «Наливай, мужик, поговорим», но отвечать что-то надо и я выдаю первое, что приходит на ум:
— Ну… там можно… выбирать с кем общаться… По интересам… Ну, в смысле, общаешься с кем захочешь, а не только с тем, с кем случай свёл!
⠀
Мужик неопределенно хмыкает, я прощаюсь, ухожу.
⠀
До вечера фотографирую в Лежневе, знакомлюсь с женой резчика, которого уж нет, общаюсь с бабушками, помнящими имена бондарей, учившихся своему ремеслу ещё при царях…
⠀
И долго потом ещё улыбаюсь собственному нелепому ответу.
⠀
#ВПоискахНаличников #Лежнево #ИвановскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Казаки, свобода и Михаил Романов с гусями России

…В городе всегда было шесть — шесть семьсот… до семи тысяч человек, понимаешь, ну как тебе сказать

Женщина (образ которой почему-то совершенно на сохранился в моей памяти, а выдумывать ей новый было бы нечестно) останавливается сказать несколько слов о наличниках, но разговор, как это всегда и бывает, сразу идёт по ему одному ведомому руслу.

…—  В те давние времена, когда… — начинает она было, но вдруг осекается.
…— Вот у нас тут казачий край, казаки́…— даёт она себе второй шанс, но снова срывается на полуслове.

И лишь третья попытка начать рассказ становится успешной, да такой, что я потом с удивлением вспоминаю начало.
…— Ты может быть видел вот, туда дальше, там есть такой угловой дом, кирпичный, старый… И с той стороны — 25 лет октября — две чугунные двери — это была лавка, магазин… Видел угловой дом? Вот по этой улице, и вот оттуда снизу и вот туда вверх, и вот это спускается к Хопру, вот это назывался Астраханский Шлях! Астраханский шлях — повторяет она медленнее. — По этой улице одни лавки стояли. Везде значит вот это… у нас лавки стояли. Не было, вот ты знаешь вот каких-то там … бездельников! Все, каждый, занят был своим каким-то делом, вот понимаешь. Вот. И бабушка, вот она у меня, она рассказывала, грит, Нель, ну никто и никогда, говорит, в то время, при царе, кто хотел, грит, хорошо жить, они работали и — они понижает голос до заговорщицкого шёпота, будто говорить об этом опасно даже через сто лет — за-ра-ба-ты-ва-ли! А потом, грит, вот эти лодыри, пришли, — это мне так объясняет, — большевики-лодыри, грит пришли… вот у нас, говорит, дом, говорит. Рядом, такой же был состав семьи, как и у них. У нас все работали, они лежали на печи, вшей, говорит, по пузу гоняли. Вот. И потом, его, говорит, как самого бедного, выбрали председателем сельсовета. И они, говорит, пришли, и, говорит, нас обобрали — раскулачили, значит — абсолютно всё забрали. Вот. И говорит: «Кто хотел работать при царе, все работали! Все были при деньгах! Занятость была ну невозможная, я тебе скажу! Работы было вало́м, вот где хочешь! Летом — в поле, зимой ребята все уезжают, кто там… дядя имел, этих… ездовых лошадей в Москве, к нему ездили устраиваться. Ну как… устраиваться в качестве ямщика или как там, я не знаю. Вот. И говорит эта… кто не хотел ехать в Москву, тот, говорит, на маслодельне, ребята занимались, её братья́. Ну а девчёнки сидели-вязали. И это не было никаким вот заработком! Сейчас у нас бывает, что это единственный заработок, который женщине остался. А раньше — нет, это как про между прочим: на весеннюю ярмарку выйти, продать, купить себе ленты там, платочки эти, платья́ вот, понимаешь как…
— То есть не от нужды, а для удовольствия — успеваю вставить я, не с целью даже уточнить, а просто, чтоб дать ей дух перевести.
— Да, — выдыхает она, — да, да. И вот она мне много очень рассказывала, И вот понимаешь как, сейчас всё меняется!
— А она какого года рождения была? — перебиваю я бесцеремонно, но понимая уже, что это важно.
— Бабушка моя? Восемнадцатого!
— Так, подождите, как же она про царское время… — отматываю я, но собеседница снова перехватывает инициативу:
— А дед мой! Она замуж выходила, на тридцать три года её старше был. Дед дворянин был! Но он такой… это… с Курска. Он кончал Тимирязевскую академию при царе, вот, в 16-м году, и учился вместе с этим… с братом Михаилом… Братом Царя! И остались книги с дарственной подписью! Но бабушка, когда дед умер — меня не было, я училась тогда — подлабунились к ней тут с Воронежа, прикинь, по триста рублей эти книжки отдала! Вот меня до сих пор… Я училась в Харькове, и нам показывали фонд неприкосновенный — я училась в институте культуры — и такую же книгу показывают «Гуси России», меня аж затруси́ло, говорю: «Сколько эта книга стоит?», а они говорят: «Ей нет цены. Их всего девять экземпляров, значит, по близким друзьям была роздана». Ну ты представляешь! Я вот это вот… Я теперь ищу эти книги, но теперь невозможно найти этих людей. А ну — подлабунились и всё! Понимаешь как… Ну я тебя отвлекаю поди? — Вдруг меняет она тему. —  Ты ж чего-то фотографировал, тут, не местный?

— Да ну что вы, я рад пообщаться! Я как раз по старине вот… — показываю я на дом, у которого меня настиг этот вихрь воспоминаний и рассказов.
— А ну казаки́! — точно и не прерывалась, продолжает она. — У нас, если интересует тебя казачья история, есть человек, наш парень, который изучает. Он больше знает, чем у нас материалов в этом… в музее! Он вольный парень, то там работает, то тут, но казак! Там непонятно по какой линии и всё… И вот чё я тебе хочу сказать: никогда у нас здесь не было никаких рабов, ни крепостных, никого вот не было! При Потёмкине приехали сюда крепостить людей. Приехал он сам, здесь был Потёмкин. И был, между прочим, вот там, где этот дом сейчас обезобразили, где вот эта больница — диспансер — была. Именно в этом месте, говорят, вот эта была встреча. Приехали казаки́, приехали местные. Собрались. Говорят, приказ, там Екатерины, всё, рэ́ндэ-мэ́ндэ-балалайка-всё-щаз-будем-крепостить. А они ему говорят, (тут она замедляется и произносит чётко, выговаривая каждый слог): «Сколько. Ты. Хочешь.» Понимаешь? А с ним, говорит, маленький-плюгавенький был такой, картавенький, и он ему на ухо шепчет, и говорит, такую цену заломили, ну неподъёмную ни в каких отношениях! Они подумали… А! Три дня, — говорит! Они: «Не, за три дня не соберём.» На седьмой день здесь обозы привезли серебряных, золотых изделий, мехов, всего — и откупились! Вот. Понятно как! У нас только Садовка — их поменяли, в Тамбовской области на собак! Это единственное было село, но оно знаешь как, половина — крепостное, а половина вот казачья слобода. А так у нас тут в округе крепостных не было! Край Булавина! Булавиных знаешь?
— Нет — щурюсь я, высматривая, уж не смеётся ли она часом надо мной.
— Ты что! — удивляется она столь искренне, что отбрасываю все мысли о провокации. — Это атаман казачий! Это борец за свободу края! Потом Стеньку Разина — знаешь?
— Ну конечно!
— Ну его дядюшка, Никифор Черто́к, у нас тут был, набирал казаков! А «Тихий Дон» читал?

— Ну?

— А ну как там сказано: «Да как плохо Донским казакам! Да пошлите за хопёрскими, сразу дело будет выиграно!» — считались самыми такими злыми, жестокими и учёными в боевом искусстве! Так что вот, гуляй тут, дыши вольным воздухом! Здесь никогда не было никаких ни крепостных, ничего!

#ВПоискахНаличников #ниднябезстрочки #Новохопёрск #ВоронежскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Я, да. Зову вас завтра смотреть НТВ. И нет, меня не взломали.

Никогда не думал, что напишу такое, но завтра в 12 часов по Москве, включайте НТВ! 🙈

Нет, мой аккаунт не взломали, и мне (К̶ ̶н̶е̶с̶ч̶а̶с̶т̶ь̶ю̶, ̶п̶о̶к̶а̶, ̶д̶о̶ ̶с̶и̶х̶ ̶п̶о̶р̶) не заплатили миллион тыщ тыщ за рекламу, просто 2 сентября выходит «Дачный ответ», в который меня позвали рассказать про наличники одного подмосковного домика и не только!

Наличники эти сначала показались совершенно ординарными, таких сотни в Подмосковье. Но потом, после того, как мы с командой «Дачного ответа» изрядно помотались по окрестностям и нашли усадьбу, которая оказалась не той, за которую мы её приняли, всё неожиданно изменилось 😂. В общем смотрите, чего я всё рассказывать буду!

А на фото — малоизвестные московские наличники: Русаковская 19, это между Сокольниками и Красносельской. Я их давно снимал, так что при случае сходите, проведайте при случае, как они там!

#ВПоискахНаличников #Москва #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #деревяннаяАрхитектура #nalichniki #наличники #деревянноезодчество #домоваярезьба #window #русскаяархитектура #wooden #oldrussianhouse #oldhouse #ornate #oldbuilding #russia #архитектура #порусски #ДачныйОтвет

«Ты ничего в жизни не добьёшься»

…В деревне, даже большой, сложно фотографировать незаметно, поэтому как только я появляюсь напротив этого удивительного дома, из противоположного ему спускается молодая женщина:
— Вы интересуетесь резьбой?
— Да, — улыбаюсь, — я специально приехал посмотреть на дом Константина Муратова.
— Это вот у нас кстати портрет, — показывает она небольшую картину, стоящую около её дверей. — Это кто-то его самого рисовал. Может быть и кто-то известный. Его приезжали записывали даже на видео, еще на касете. А вы один приехали?
— Да, езжу специально, собираю информацию о наличниках, о мастерах. В Майдакове был, там кстати есть Валентин Золотов, который был с Константином знаком лично. А вы знали его?
— Так а он свёкор мой был. Я могу вас проводить в его дом.
— Да?! — чуть не кричу я, не веря ещё своей удаче, — а это удобно ли?
— Да пойдёмте. — смеётся она.
⠀
Новый дом напротив старого, идти всего несколько шагов. Но мне и их терять не хочется — не каждый день встречаешь сноху такого удивительного человека — я расспрашиваю.
⠀
— А как он резать начал, вы не знаете?
— Он рассказывал, что был какой-то здесь мастер. Раньше. Он — Костя — пришел к нему, один раз поглядел, и сел дома, как будто всю жизнь этим занимался. Так он рассказывал…
⠀
Мы заходим. В доме пахнет сыростью и пустотой. Интерьер прост, но я нечасто бываю в таких домах — всё кажется удивительным.

— Тут всё, как при его жизни и осталось. — говорит она — А вон там его фотографии семейные…
— А вы не думали устроить тут дом-музей?
— Да вот я мужу говорю, что для начала надо сделать фундамент хотя бы, чтобы дом сохранить вообще. Тут место такое, немножко сыроватое и вода затекает… А вот, кстати, — она достаёт с полки пыльную папку, открывает, — смотрите, доклад! Это дочка делала. Она выступала на Ивановских краеведческих чтениях. В 2007-м году ещё. Она еще в шестом классе училась.
⠀
Я читаю, потом понимаю, что забуду, фотографирую все страницы. Хозяйка рассказывает по фотографиям о том, как Константин Муратов болел, как простудился будучи в армии, как случилось у него там было воспаление лёгких, которое перешло потом в туберкулёз позвоночника…
— Очень сильный был. Три года лежал прикованный к постели. Надо было деньги зарабатывать. Он там кстати научился фотографии. В то время.
— А это какие годы?
— Он в 29-м родился. Вот видите в 51-м году он болел. Это они уже там учились фотографировать…
⠀
Мы ещё смотрим альбом, там, как всегда, много необычных деталей.
⠀
— Он рассказывал, что корреспонденты одно время к нему приезжали, он уже с ними ругался, они ему надоедали просто и он их прогонял! Должен был в то время, в восьмидесятых-девяностых годах про него фильм выйти, он рассказывал, что уже готовился к выходу фильм про него, но из-за этих всех 90-х годов всё, ничего не вышло…
— А он любил порассказать?
— Любил! Как начнёт… Да мы не всё слушали… Это же потом ценить начинаешь…
⠀
Фотографии в альбоме чёрно-белые, вспоминаю, что видел в сети его дом более оранжевым или рыжим. Хозяйка подтверждает:
— Да, ему кто-то привозил какую-то корабельную краску, а желтым это мы вот выкрасили.
— А как? Это что ж, всё снимать надо, всю резьбу? Или туда кисточкой внутрь подлезать?
— Нет, — смеётся она, — снимать, это всё слишком было бы… Да мы только наличники в желтый перекрасили. А вообще он каждый год просто валиком это белым подкрашивал. И кисточкой внутрь туда подлезал.
⠀
— А чего ж он журналистов разгонял, вы начали рассказывать?
— Да слишком их стало много. Но потом как-то тоже перестали. Ну в 90-е… И к нам тоже вот… А потом он был… такой прямолинейный такой человек… Ну и многие же журналисты в те годы ехали через какие-нибудь правительственные органы, а к нему не всех пропускали.
— Как так? — не пойму я.
— Ну как… вот вы сейчас по интернету найдёте, а в то время как? В Палех позвонят: «У вас живёт такой-то народный умелец?» А там скажут: «Нет-нет-нет, он там, не принимает!», ну или ещё что-нибудь…
— А почему ж так? — удивляюсь. — Они что там завидовали что ли? Или там что-то другое было?
— Нет… Ну это потому что он напрямую так говорил… А к нему же и иностранцы ехали, так нельзя было… Ну и это же всё слухи, может это он только считал, что к нему не пропускают… Вообще он своеобразный конечно был человек. Вот он мужу моему говорил: «Есть у тебя одни брюки и всё, хватит! Другие покупать незачем». Но в последнее время как-то упал духом… болел, дети не подчиняются его нраву… Ну и мы тут все рядом… Отцы и дети в общем.
⠀
— А вот кстати…— пытаюсь я сформулировать мысль, — Вы не знаете, что его сподвигло сделать такой дом? Он гордился вообще своим домом?
— Да! — горячо кивает она. — Он сказал, что хотел создать такой дом, чтоб его все знали! Потому что… — она немного замедляется, видимо думая «говорить, не говорить»… — Ну опять же это конфликт «Отцы и дети»: его отец, когда он родился, сказал: «Да ты ничего в жизни не добьёшься». И он вот наперекор своему отцу добивался.
— Ну надо сказать, что ему удалось! — подтверждаю я.
⠀
Тут я не кривлю душой: дом Константина Муратова в Соймицах можно сравнить, пожалуй, только с известным домом кузнеца Кириллова в Кунаре… Но они совсем разные, я б не взялся их расставить на пьедестале…
⠀
— Причем надо еще рассказать, как это всё делалось! Ведь это всё вручную! Он же вот прям здесь сидел… Вот даже наколотит себе этих… — она показывает где лежали заготовки, где он сидел, — такой стол у него был… И это не сейчас — пошел лобзик купил! Пилки-то было не достать, это каждый зубчик, нужно было его сначала сделать. И к ней снизу дырочка и такая вот петля кожаная, в неё нога вставлялась и ногой вот так вверх-вниз, а к верху пружина. — Она показывает характерное движение ступни, как при нажатии педали. — А заготовку вот поправляешь руками потихоньку. Вот от этого, он говорил уже потом, у него ноги-то и болели, что он всё время так вверх-вниз…
— А откуда он сталь для пилок брал? Тут в деревне-то?
— Кто-то с каких-то заводов-фабрик привозили… Всё знакомые.
— А между прочим… Вы не знаете ли, здесь в деревне, всё его наличники, или ещё есть чьи-то?
— Нет… Вот смотрите — его наличник, у которого три дуги наверху, это вот его разработка. Тут к нам один человек приезжал, просил его рисунки. Мы люди добрые, мы всё отдавали, как и он… А теперь этому говорят: «Отдай, это же рисунки нашего деда», а он: «Это ещё доказать надо»… Такие люди бывают. — Она качает головой неодобрительно.
⠀
— Вообще рисунки он создавал сам… Я рисунки с ним сама создавала. Знаете откудова? С женских вещей! С белья, с кружев! И вот как он говорил, жену свою он Алюха называл (её Алевтиной Николаевной звали): «Алюха купит сорочку, а я у неё срисую!» Вот эти вот кружева. И я с ним сидела, сколько раз срисовывала тоже. То есть он уже формировал эти рисунки… Где-то конечно со старых он наличников снимал, но больше конечно он брал с женского белья.
— Вот это да! — смеюсь, — надо же! А мне Валентин Золотов, резчик из Майдаково, рассказывал, что он узоры брал с упаковок чая, с обоев…
— Да, а вот наш дед — с белья… Потом… Ещё хочу сказать вам, что был он любителем женского пола, наш дед. Полезное с приятным совмещал… А! — спохватывается она, — недоговорили мы про наличники! Как он это сам называл — три короны у него наверху. И верх у него они таки, расхожие в разные стороны… Не прямые… — она показывает, что полукружья на очелье не направлены прямо вверх, а выходят вперед из плоскости стены. — Они как бы изогнутые. И вот если я вот еду в Лохе, в Мыту — я сразу вижу его наличники. В Мыт ещё не ездили?
— Нет: побоялся, что там задержусь дотемна и сюда, в Соймицы, не успею, а мне важнее было…
— Ох, там такая дорога плохая… Вообще… надо ехать на первой передаче…
⠀
— Вот здесь вот он спал. — она показывает на высокую лавку. — Не раздевался, ничего. Своебразный он был такой… Он три года один тут жил. Он занимался же сельским хозяйством. Коровы были, пчёлы… Он вообще знатный пчеловод был, тридцать ульев у него было… А потом пчёлы, как его не стало, в один год все улетели…
⠀
Мы выходим из дома этого легендарного резчика, дверь закрываю с третьей попытки. Моя провожатая замечает, что её, вероятно, перекосило и что всему нужны мужские руки…
⠀
Несколько секунд разглядываю дом, мимо проходят соседи, смеются, что к Муратову снова экскурсия. Мы улыбаемся, я предлагаю сфотографироваться и ей на фоне дома. Она сначала вроде отказывается, но потом соглашается, поэтому первая фотография выходит серьёзная, а вторая живая, настоящая.
— Вот, — говорю ей, показывая фото на экранчике, — как улыбаться стали, сразу лучше! А то так серьёзно!
Но она разводит руками и удивляет:
— Ну это само собой выходит: всё-таки я директор школы! Ой, а вы знаете, я что вспомнила! Он же везде много резал и в Москве очень много резал. В Константинове, он кафе украшал, ресторан Сказка в Киржаче, столовую большую в Палехе… В Иваново ресторан Сосны такой был… Ему в Москве за это давали квартиру, он отказался. Сказал: «Нет, где родился, там и пригодился!» И никуда не уехал…
— Слушайте, а вообще, он деньги-то тогда зарабатывал на этом, или это больше как хобби было?
— Ну как… он единственный тут был, у кого машина была! Он за лето на машину зарабатывал в то время. Он причём пять новых машин изъездил, говорил. С нуля.
— Пять?!
— Да. Зарабатывал на новую, покупал, а старую продавал потом, через год-два что ли…
— А как он кстати, он же где-то работал, числился наверное?
— Конечно! — горячо кивает она. — В колхозе, сторожем, или кем-то там он работал… Тунеядцем нельзя было быть… А по вечерам, по ночам, все заказы… Работал очень много…
⠀
Я стою в трёх шагах от дома, который хотел сфотографировать без малого десять лет и не поднимая камеры смакую это ощущение: сейчас не спеша обойду его и буду фотографировать все детальки…
⠀
— Хорошо… — срывается у меня помимо воли, — воздвиг себе человек памятник своими руками…
— На памятнике у него кстати тоже домик его, он очень гордился… —
— На памятнике? Да ладно?! А далёко?
— Да тут рядом, поехали…
⠀
#ВПоискахНаличников #Соймицы #ИвановскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #инстаграмчитать #деревяннаяАрхитектура #Книжка #Книжки #Чтиво #Чтение #Читаю #ЯЧитаю #ЛюблюЧитать #nalichniki #наличники #деревянноезодчество #домоваярезьба #window #русскаяархитектура #wooden #oldrussianhouse #oldhouse #ornate #oldbuilding #russia #архитектура #порусски

Про выборы

…— А ну стой! — пожилой мужчина, увидев меня вероятно в окно, выбегает на мороз и нервно спускаясь с крыльца, запахивает на ходу пальто, одетое едва ли не на голое тело. — Ты чего тут фотографируешь?!
— Здравствуйте! — кричу я в первую очередь. — Наличники! Ну резные наличники ваши! Чудо как хороши!
— А… — сникает он как-то вдруг, что даже останавливается, а затем неожиданно меняет тему:
— Ты за Путина голосовать идёшь?
Я, удивлённо:
— Да я… — судорожно перебираю варианты, чтобы не обидеть человека невзначай, — я к сожалению… не успею вернуться домой до воскресенью!
⠀
Несколько секунд мужчина молчит, затем хмыкает и, просияв, медленно выговаривает:
— Ну конечно!
Затем резко разворачивается, и со словами: «Ну ты снимай-снимай», стремительно вбегает по ступеням обратно в дом.
⠀
#ВПоискахНаличников #КостромскаяОбласть #Кужбал #НейскийРайон #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #ниднябезстрочки

Затерянные в лесу

…Когда, следуя советам бывалых краеведов, забираешься вглубь, подальше от трассы, поближе к заброшенным деревням, то понимаешь, что главное здесь вовсе не запасная канистра бензина. Главное — чтобы не начался дождь. Потому что по грязи ты даже с бензином отсюда не вылезешь.
⠀
Хотя канистра, конечно, на втором месте: не зря же на выезде из города ставят знаки «следующая заправка через 70 км». И это ещё если никуда не сворачивать…
⠀
Ни одна деревня не похожа на другую. Встречались мне на пути и странные поселения на два жилых дома, хозяева которых оказывались немногословны и ничего не могли сказать не только только про мастеров-резчиков, но и о том, откуда и куда идёт эта дорога… Были и большие, чистые сёла, с отремонтированным куполом на храме, со скошенной всюду травой, аккуратными домиками (штук по двадцать-тридцать), с припаркованным у сарая ещё тёплым трактором… и при этом за час я там не встретил ни одной живой души: ни коровы, ни, даже, кошки…
⠀
Километров за тридцать от последнего плохонького клочка асфальта, на дороге, ниткой, словно сквозь бусины, проходящей последовательно через шесть или семь деревень, в последней из них, где я рассчитывал развернуться (дальше граница области и, понятное дело, совсем непроходимый лес), вдруг обнаруживаю дымок над баней, гуляющих кур, и ухоженные грядки довольно большого огорода.
⠀
Останавливаюсь, осматриваюсь. Дом на небольшом возвышении. На месте крыльца и дальше ровно по границе участка — лежит остов дерева, метра полтора в диаметре. Лежит, судя по всему, давно: в обход ствола, слева, обустроена уже ещё одна дверь в дом.
⠀
Как раз в тот момент, когда я её разглядываю, дверь приоткрывается, но тут же захлопывается, причём быстрее, чем я успеваю что-либо заметить. Затем голоса, шаги, шаги и вот на пороге показывается бородатый мужик с всклокоченной засаленной шевелюрой, одетый в шерстяные носки и огромный выгоревший серый вязанный свитер вытянутый аж до колен.
⠀
Смотрит на меня непонимающе и как-то недоверчиво. Молчит на моё приветствие и перебивает, собирающееся затянуться вступление про поиск наличников, коротким и густым:
— Случилось чё?
⠀
— Нет, — улыбаюсь, и замедляю речь, — Я тут случайно! Вообще после предыдущих не ожидал, что деревня жилая будет. А у вас тут, говорят, дом где-то был с резьбой, красивый, с наличниками, не знаете?
— Резной? — протяжно басит он, — Резно-ой, — словно обкатывая на языке, повторяет ещё раз. — Так не осталось уже ничё. Один дом вот тока. И всё. Дальше дороги нет. А чё, твой был дом тут?
— Не, мне про него в музее рассказали, я сфотографировать просто хотел, если вдруг он сохранился.
⠀
Видимо только теперь заметив камеру на поясе, хозяин дома делает полшага назад и, как-то через силу, спрашивает:
— А можно наш не фотографировать?
И, чтоб совсем уж меня добить, добавляет:
— Пожалуйста…
⠀
Я удивлённо — с лёгким, однако, сердцем — соглашаюсь: во-первых, очень редко кто, так честно и искреннее просит… а во-вторых… на доме нет никакой резьбы, да и сам он едва ли построен больше полувека назад…
⠀
Моё согласие действует несколько неожиданно: хозяин дома вдруг как-то оживляется, садится сам и приглашает меня — на лавку спиной к дому, с которой, благодаря холмистой местности, открывается интересный вид на овраг, и начинает рассказ.
⠀
— Я Старого жду. Ну участкового. У нас тут пожар был, ну молния попала. Вон, чё. — он большим пальцем показывает на остатки крыльца, и я замечаю, что ствол упавшего сильно пострадал от огня. — Выселить хотел. — снова поясняет он, видимо, про участкового. — Раньше пох было, а пожарных вызвали, так сразу ну вот это: «кто такие, да чего»…
— А давно, — говорю, — дерево упало?
— Упало, да. Сгорело, я из леса вернулася. — Отвечает вдруг скрипучий женский голос, и я обнаруживаю слева от хозяина такого-же странного вида хозяйку (я не заметил, как она вышла): без возраста, со спутанными седыми волосами и в видавшего вида платьях, одетых, кажется, одно на другое. — Гудит, слышу, ну я кричать: Лёнька поснул только. «Беги, завалится зараза — говорю, — на крышу». Только всё равно эта сука упала. Пожарники нихера не захотели…
⠀
И что-то ещё рассказывает, только я уже совсем ничего не понимаю.
⠀
Мы общаемся минут двадцать. Самое сложное в этом сумбурном диалоге — уловить суть. Вот я спрашиваю:
— А чего участковый-то от вас хочет?
Хозяин же (как раз Леонид, судя по всему), мне и отвечает:
— Я ему «ничё не надо», говорю, гражданин начальник, мы тихие люди. Документы все сгорели. Нету.
И поди пойми, что это значит… Но всё же со временем, из разрозненных ответов, даже этот туманный пазл начинает складываться:
Приехали — вернее, судя по всему, пришли — они сюда несколько лет назад. Нашли место потише, да подальше от всех. Он из под Пензы, она — я так и не понял. Но какое-то время оба жили в Питере, на вокзале. Там и познакомились. Он пил, она нет. Ну то есть тоже пила, но, вероятно, не так, как он, потому что: «он злой когда кирял… я тогда поняла, что либо он меня прибьёт, либо сам того, где-нибудь». Ну и она увела его. Сначала в какое-то Оводьево, откуда их выгнали местные, потом сюда. Здесь они нашли дом и схоронились вдвоём. Сразу картошку посадили и капусту. Потом лесные орехи сменяли у соседей (но не в той деревне, которая по дороге сюда, а в какой-то другой) на кур, теперь у них куры ещё есть, а на следующий год Настя хочет корову, но её «фиг кто сменяет».
⠀
Дом был брошенный, с проваленной крышей, а баня хорошая, поэтому жили они сначала в бане (где обнаружили ящик мыла) и только эту зиму провели в доме: кровати притащили с какой-то свалки, крышу он заделал старыми досками, а для входной двери использовал одну из внутренних. Сложнее было с окнами: стёкол тут не найти, поэтому осколки собирали в старых избах и теперь окна состоят из маленьких кусочков в несколько слоёв, отчего издали очень похожи на витражи.
⠀
О том, что здесь теперь живут люди, кроме соседей, наверное так никто бы и не узнал, если бы не пожар. Лёня тогда побежал звонить в деревню: дерево горело очень сильно. Но пожарные не приехали, потому что (по их понятиям) тут никто не живёт. Да они б сюда по дождю попросту и проехали бы, мне кажется. Пожар тогда залило, кроме старого дерева больше ничего и не загорелось, и всё, казалось, бы обошлось, но через несколько дней приехал участковый (через раз хозяева называют его «Старый»), начал задавать вопросы, грозить, что выгонит их отсюда, потому что нельзя вот так просто жить в заброшенном доме без документов. Потом с ним приезжал какой-то ещё человек из полиции, всё расспрашивали, давали что-то подписать. Они всё, естественно, подписали: полиция же…
⠀
На этом месте рассказа я конечно же решаю, что вот тут-то, в связи с подписанием «не пойми чего», вас, ребята, и поджидают самые большие проблемы, но Лёня говорит вдруг: «А ну-ка, ты глянь, чё там!» и приносит из дома тот самый файлик с документами…
…
⠀
Мы втроём на скамейке с видом на лес, овраг, и мою криво припаркованную машину, в далёкой, богом забытой деревне, затерянной среди бескрайних лесов. Рядом два человека, решившихся однажды изменить свою жизнь так круто, что мне и не снилось, а в моих руках, по всей вероятности, документы, перечёркивающие все эти старания. Я совершенно не представляю, что там, но разворачиваю листки с тяжелым чувством, что сейчас придётся врать, что «ничего я тут не понимаю», извиняться и валить отсюда, валить подальше, чтобы засветло ещё успеть куда-нибудь…
⠀
И через секунду уже я расплываюсь в улыбке, представляя себе последовательно, как удивляется этим людям неизвестный мне участковый, как придумывает нехитрую схему, как уговаривает на неё своё начальство и как рискует, ради в общем-то чужих, неизвестных ему людей…
⠀
В файлике лежат всего четыре листка: справка об отказе в возбуждении уголовного дела в связи с пожаром, и три копии заявлений об утрате: паспортов, и документов на дом…
…
⠀
PS На фотографии — крыльцо и окошко из терема в Погорелове, Костромской области. Как символ затерянной в лесах красоты.
⠀
#ВПоискахНаличников #Россия #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Немец Иван Иванович

…— Здравствуйте! — подхожу я ближе к забору, за которым виднеется единственная живая душа на этой длинной, уходящей широкой лентой вниз, улице: женщина лет семидесяти. — Вы не знаете ли, почему у вас тут напротив, один дом резной, а все остальные вообще без наличников?
⠀
Дорога эта, с которой и начался для меня город Белый (это Тверская область) сильно выше, чем уровень земли на участке, поэтому мы можем разговаривать поверх забора.
Женщина однако предпочитает выйти из калитки:
— А, резной! — кивает она в сторону дома, —  Это потому, что рукодельник здесь жил! По строительству! Иван Иваныч. Но умер уж давно.
⠀
Через плечо у неё перекинуто серое полотенце, в руке какой-то небольшой садовый инструмент, как металлическая лапка, который она и вытирает уголком.
— А все остальные дома без резьбы, почему так?
— Так а потому, что не умеют! — смеётся моей несообразительности хозяйка домика, окна которого, как и прочие здесь, обрамлены четырьмя простыми досками.
— А ну, слушайте, я вот только утром был в Нелидове. Там много домов резных и разные есть… А это же совсем рядом!

— Ну там значит культурнее люди, побогаче может. А у нас тут жил да, рукодельник. Столяр. Он из Поволжья был. Сын у него живет вон там на краю по той стороне.
— О! А сын кстати, не занимается резьбой случайно?

— Не знаю… Он может умеет… не знаю. А больше у нас, действительно нигде нет. Это же всё вырезать надо. Птичек этих придумал. Посмотрите как!
⠀
Некоторе время мы молчим, издали глядя на этот, довольно скромно украшенный резьбой, дом. В Костромской, Ивановской, да что там, даже Московской области он бы вообще был незаметен. Здесь же он — как Покровский собор среди саманных хижин.
⠀
— А он столяром работал? — уточняю я.
— Да, столяром был. Он вообще немец был. И сын у него по столярке. Но сын у него немножко… Ленится наверное, я не знаю…
— Немец? — мне кажется, я ослышался.

— Немец, да. Лаутеншлагер его фамилия была. — Спокойно подтверждает хозяйка.

— Иван Иванович Лаутеншлагер?! — конструирую я в голове невозможное. — Это настоящее имя?!
— Не знаю… Да наверное… Тут же как… Если б скрывал, так всё равно б узнали по месту работы. Но он давно умер… Остался Вовка его. Ну и дом-то, вон видите, брошенный. И натворили вон дорогу. Тротуары, видите вон, учудили.
⠀
Широкая и, по меркам провинции, прекрасная, дорога отделяет нас от этого дома. Она, видно, новая: может года три, вряд ли больше. Сделана неплохо: и тротуары есть, и ливневые канавы с обеих сторон. Что ж не так?
⠀
— В смысле? — говорю.

— Ну видите, — показывает она, — нарыли канав там, остановку сделали, теперь к этому дому как подъехать? Видите?
⠀
До меня доходит.
— То есть… Подождите… — Я приглядываюсь не веря своим глазам, но всё подтверждается. — У него теперь вообще заезда в дом нет?!

— Ну да! Дорогу делали и начудили нам. Бегать за их подъезд договариваться, было некому — они тогда не жили тут. Вот так и остался. А там еще и канаву сделали под самый фундамент. Это ж ужас. И остановку им сделали, а дом за остановкой, к нему теперь вообще заезд никогда не сделать. Ну и так это… У Вовки сын есть, он хотел чтобы ему этот дом был… А теперь чего? Ничего, теперь-то никак. Теперь его и не продашь, теперь только под трактор. Им теперь фигово. По-русски говоря, совсем фигово.
⠀
— Но дом красивый. — решает она, видимо закончить на позитивной ноте. — А теперь резчиков и нету. У нас был ещё один: Солнышкин Лёшка. Он вырезал тоже хорошо. Но он умер недавно, молодой парень. Ну не старый. Шестьдесят лет, или что-то такое. Ну нас губит водка. Работы нет, молодёжь спивается. И мужики спиваются. А уехать как, куда? Везде много сильно обманывают наших ребят.
— Как обманывают? — Удивляюсь я. И ловлю себя на мысли, что в нашем разговоре я только и делаю, что удивляюсь.
— А не выплачивают деньги. Так относятся. Рабодатели. Многие обижаются. А пилорамы — у нас одни пилорамы остались — пилорам мало. То они закрываются, то открываются. Лесу нет, лес вырубили, выпилили весь. И вот молодежь: чем заняться? Ну кто-то уезжает конечно. Кто-то чем-то занимается, кто может, у кого голова на месте и руки. Но больше сейчас спиваются у нас.
— А туристы не едут к вам? — спрашиваю я в надежде, со скрипом вспоминая что-то о XVII веке, городе Белом и Речи Посполитой.

— Не, — смеётся хозяйка. — Туристы пока совсем не едут. Хотя нам дали, городу, звание «Город доблестной славы», но это недавно, пока ещё не едут. А вы первый раз у нас?

— Да вот, — киваю, — только-только в город заехал!

— А, так в центре еще не были?
Я мотаю головой.

— Ну там в центре ничего, красиво, облагораживают. А тут у нас вот, видите, улица у нас, одни почти старые. Одни пожилые и старые. И помирают. Молодых вообще никого. Вон дом, хозяин уже умер, машина стоит. — Она переводит взгляд на следующий. — Сват мой, тоже недавно опустел. Ну будет сын ездить с Москвы. — Вновь перевод взгляда, еще дом. — Этот опустел. Недавно. — И опять перевод взгляда к следующему по улице дому. —  О, бабушка у нас, девяносто один год. Живёт! Следующий, — женщина подходит к дороге и поднимается на тротуар, чтобы видеть уходящие вдаль дома, — тоже бабушка живет, ну у этой внучка есть.
⠀
Затем она поворачивается ко мне, разводя руками и этим как бы давая понять, что презентацию улицы можно бы и продолжить, но ничего нового уже не будет.


— Вот дома рушатся, некому жить. Кто сюда поедет? Работы нет. Если б работа была, ехали б может быть. Не знаю, мне тут нравится. Свежий воздух, хорошо, тихо у нас.
⠀
Я только теперь замечаю, что за десять минут нашего разговора по дороге действительно проехала, кажется, одна лишь машина.
Женщина тем временем продолжает:
— Но работы нет, одни магазины. А было много организаций. Вон там на горе все организации были. Было мно-ого. Станконормаль была. Они делали какие-то для заводов железяки, вытачивали. Что-то на заказ. На конце города пустое здание теперь стоит. Озеро Балтика у нас тут кстати рядом. Сейчас оно очистилось, а раньше вонючее было…
— Почему вонючее? — снова поднимаю брови я.

— Потому что туда сбросы делали! — как само собой разумеющееся поясняет она. — Был молокозавод, туда делал сбросы. Это проблема такая была. Но мы творог, масло своё мы тут ели, сыры делали, в Москву слали. Теперь закрылся тоже молокозавод. Как Союз распался ещё, давно уж.
— Слушайте, но где-то же народ работает? Дома я видел хорошие строятся, машина вон припаркована недешёвая.

— Ну — смеётся она — машина эта в Москве живёт, это зять приехал мой. Ну есть молодые, толковые. Кто предприниматель, кто пилораму имеет свою. Это уже… знаете, откуда она появилась, это другой вопрос. Ну у кого деньги у того и лес. А у кого лес, у того и деньги. Ну вот так вот получается.

— Так это что ж, — думаю я вслух, — лес кончится и вообще всё?

— Ну не знаю… может где ещё вырастет. Садят же ж ёлки. Хотя ёлке этой расти еще девяносто лет надо или сто. Ну человеческую жизнь. Тут ёлка в основном. Иногда берёзу, но это, мне кажется со Смоленской области больше везут…
— А лес, вы не знаете ли, в основном на дрова, или как строительный?
— Как строительный. Пилорамы работают, возят доски в Москву. В Москву прут всё. Доски, брус. Иногда — где бревно даже красивое отшлифованное. Всё в Москву прут. Ну вот так мы и живём. Доживаем. Нам-то доживать, а молодым тут делать нечего, тут только спиваться…

#ВПоискахНаличников #Белый #ТверскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Так и не отметила…

…В августе фотографировать в Старой Купавне одно удовольствие: цветы повсюду. а облака их ароматов даже там, где цветов уже и нет. Знай только переплывай из облака в облако, от дома к дому, да впитывай что-нибудь новое.
⠀
Вдруг, откуда не возьмись, милейшая бабушка — cухонькая, в горичневом цветастом платье с широкими рукавами, с янтарными бусами на шее и в обязательном белом платочке с мелкими голубыми горошинками — бойко направляется из проулка прямо ко мне, словно только и ждала моего тут появления. Здоровается, и так, будто мы минуту назад прервались, заявляет:

— У нас есть ещё один красивый дом. Не тут, в Богоявленском переулке. Видели уже? Там еще перед домом что-то навалено у них! Видели?

— По-моему нет… — пытаюсь соответствовать её напору я.

— Нет, они там молодцы, постарались… Вы сходите, сходите! — настаивает бабушка. — Вот у них я любуюсь! Вот ребята, вот молодцы! Вообще у нас тут самая старая улица. Ивановская. Только её назвали «Братьев Кругловых». Они вот в этом доме жили. — Она показывает вроде бы на розовый дом на другой стороне улицы (хотя потом упоминает, что того дома уже нет: видимо он перестроен). — На фронт ушли пять сыновей и все погибли. Все пятеро. Вот поэтому им здесь поставили крест. Сарайчик остался, а дом стоял за забором. Я сама с этой улицы. Я и родилась здесь. Замуж-то я вышла в пятьдесят… — она на несколько секунд задумывается, будто бы подсчитывая, — пятьдесят четвертом году! Мне лет-то уж скоро восемьдесят пять! Я даже не верю! Дед мой был последний священник в храме тут. Их всех расстреляли в тридцать седьмом. Дядю Мишу, дяду Андрея… Там их много забрали… Вообще… А в этом доме — тут она поворачивается к дому, возле которого и застало меня неожиданное её появление — я не знаю вообще… Он совсем один живет. Своей жизнью… Мама умерла, папа умер, брат умер. И жалко, какой парень был хороший. У меня фотография есть: его папа, мой — Борис Николаич. Он он с двумя детьми. С Лёшей и вот этим Игорем. Отдыхали вместе где-то. Фотография есть у меня. На море они стоят. Ну вот и Валя там ещё. Она недавно умерла, со мной она училась, мама ихняя. Что сделаешь! А вот этот, брат её… Наверное тоже участник войны наверное был, вот год уже как будет… А сын значит с ней сгорели!
— Как сгорели? — удивляюсь я такому обороту.

— Я ходила шесть лет за ними. Бывший зять мой, он пьяницей был, дочка жила с ним тринадцать лет, всё здоровье потратила. Я говорю: «Что ты живешь!» Ну никогда не понимала её. Слава богу второй муж у ней попался дай бог здоровья… Ну вот… Я за ними шесть лет ходила. Бабка у него уже ничего не понимала — чего вытворяла! Везде… как говорится, насрёт, высушит и Сашке: «Будешь есть?» Своё гэ! Вот я ухаживала. Мне говорят: «Как ты не брезгуешь?» А чего брезговать-то? Той было 85 тогда. Ну я раз взялась уже, так и ухаживала. Кто ещё-то? Как бросишь? Пусть уже и бывший и пьяница, но зять же. И мать его!
⠀
Тут она делает небольшую драматическую паузу и одновременно с этим переходит на нарочито небрежный тон, как пересказывают список продуктов перед походом в магазин, чтобы ничего не забыть.
⠀
— И вдруг. У меня к юбилею всё закупили мы, наготовили, я им намыла, настирала. Ира говорит: «Мам, тебя с пожаром». Я говорю: «Как с пожаром?» А она говорит: «В Кутузове дом сгорел. И бабка сгорела и Санька сгорел».
— Ничего себе. — удивляюсь я. — А что случилось?
— Обворовали их. Керосином, бензином пахло вокруг дома!
— Что ж у них брать-то было?!



Тут приходит её черёд удивляться:

— Так у них вот такая тряпица была — одни медали были. Это отца ещё, Жени. Он семь лет на войне был. После войны ещё какую-то чёрную кошку ловили два года… Потом у них хрусталя… Вещей два гардеропа… В общем было много чего…


— Так это давно всё было что ли? — уточняю я думая про лихие девяностые. Но она опровергает моё предположение.

— Да вот в 2013-м году! К седьмому ноября. А я должна 80 лет отмечать! Ну что ж я буду отмечать? Теперь… сколько-то прошло, неделя там, мы только собрались… В Жилке мой брат жил… ну и вот… Там Галя, сноха жила. Чего-то поругались и у них пожар! И сноха тоже — она в окно, думала там правнук дома, полезла спасать, только залезла на кухню в окно, и взрыв — ей голову оторвало!
— Какие вы страсти рассказываете! — уже почти смеюсь я: такое количество трупов за пять минут, как-то резко переводит этот ужастик в разряд комедий.
— Да! У них её сноха, ну сын её, тоже сгорел.. И тоже опять в ноябре! Так я и не отметила восемьдесят лет. Так собиралась, а чего ж? Здесь горе, там горе, а я буду плясать?Нет!
— Ну зато теперь уж можно! В этом-то году?

— Ну когда будет ещё! В ноябре! Я ковыряюсь в саду, мои говорят: «Ба, мы так не умеем!» А меня папа — мне семь лет было — приучал нас, чтоб всё красиво было. Чтоб ни одной травинки лишней не росло. Я вообще люблю всё это… Я вот найду какое-нибудь старьё, старину эту, всё себе собираю. Дочка говорит: «Мам, выкини, это не надо!» А я не могу. Вот тут часы такие нашла, такие пластмассовые, но до того красивые, я взяла! И там чего-то нарисовано, и такая рамочка… И там у меня Дед Мороз был и «С новым годом». А Ирка мне: «Мам, ты где взяла такие?», а я смеюсь: «На свалке».
⠀
Она и правда смеётся. Рассказывает про своё хулиганское хобби — тащить в дом старые вещи, а глаза смеются. И ни в жизни не верится, что им восемьдесят пять!
⠀
— Такие вещи выкидывают, ммм! А у меня сад ещё. Я и сейчас вот всё сама делаю, и компот, и всё. Мои не пьют. Ну я раздаю. Мне дочка: «Мам ты зачем делаешь и раздаёшь?» Ну а чего я? Обожраться мне? Аппетита нету…
⠀
Тут смеющиеся её глаза цепляют один из домов.
— А вот здесь ещё кстати… парень — со мной учился. В армию ушел, моряк. Взрыв — на мину что ли нарвались? Ногу оторвало. Недолго жил тут. Умер. И его сын недавно умер. Ну этот пил. И вот дом построен, а жить некому. Жалко так их всех, жалко… Так живёшь-живёшь… А всех жалко. А другой тут, в конце улицы живут, у него жена умерла, парень хороший с пятерыми ребятишками остался. Они в одной комнате живут, снимают. А куда денешься… Мал мала меньше… А что сделаешь?
⠀
И вдруг, словно сработал невидимый гонг, отмеряющий время нашего разговора, старушка начинает суетиться, обрывает свою речь:
— Ой, заболтала я вас… Да и мне пора! С праздником вас! Прощайте!
⠀
И сворачивает в переулок, растворяясь среди нависающих над тропинкой ветках яблонь, словно никого здесь и не было…
⠀
#ВПоискахНаличников #СтараяКупавна #МосковскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Близ Шатуры

⠀
Женщина, вышедшая из соседнего участка, несколько секунд благодушно смотрит, как мы командой из двух фотографов и видеооператора увлечённо снимаем один из самых красивых домов в этой деревне:
— Это мой дедушка строил! — наконец горделиво заявляет она. И немного помолчав добавляет, — да только мы потом продали, а живём вот рядом.
— О! Ваш дедушка плотником был? — радуюсь я как всегда такой удаче.
— Нет, просто… Наверное кто-то показал ему как… Раньше на селе все крестьяне плотничать умели. Дома ставить и плотничать.
— Ну плотничать — пытаюсь поспорить я, — да. Но тут уже такая, столярная, тонкая работа…
— Ну, милдруг, это всё… Всё это умелось… Он вообще простым крестьянином был. Он 1895-го года рождения был. А этот дом они поставили в двадцать шестом году, в нём родился мой папа!
— То есть он для себя его строил? — уточняю, — женился и построил дом?
— Да, да, да.
— А сам он откуда был?
— Из этой же деревни. Да. И жена его из этой же деревни. Раньше здесь очень много было домов. Сейчас уже новые дома. Кругом новые, новые, новые дома. Вот старый один наш остался, туда дальше — женщина показывает куда-то вдаль, — еще тоже давнишний старый дом… Старый, тоже покосившийся… Вообще где вот такая постройка, они все одинаковые, примерно с двадцать шестого… Но раньше, ещё раньше, еще до постройки вот этого дома у нас деревня была… где-то в XVIII веке… там деревня была, в той стороне, где поле. Деревня была там.

⠀
— А почему перенесли? — не пойму я. — Сгорела?
— Горела, да. Сгорела и её начали строить сюда ближе. А здесь раньше река протекала Понор, или Понора. В старину. Это в XVIII веке.
— А что, неужели вообще от неё ничего не осталось?
— Осталось. Весной! — Женщина смеётся, показывая размер реки, вернее ручья, не разводя рук даже на полметра. — Вы знаете, я когда была маленькой, ребёнком, ездила, здесь дорог вообще не было, здесь были вот… зимой сани, а летом пешком мы до Красного и на автобус… Здесь автобус только до Красного ходил. А ещё раньше, не только автобусы когда не ходили, а я девочкой была… Узколейка — она так и говорит «узколейка», очень точно сокращая повторяющийся слог в «узкоколейке» — была из Шатуры, и она вела туда, на Орехово… И мы за три километра, пешком здесь ходили… Называлась остановка Ярый. Песок Ярый. И мы на эту остановку, садились на поезд этот… маленький вот эти… узколеечный… И ехали в Шатуру. Вокзал, если вы знаете в Шатуре… Там вот останавливалась эта мотри́са…
— Мотри́са? — эхом повторяю я. — А это что такое?
— Я уже забыла… — женщина усмехается собственным воспоминаниям и пытается описать их нам, людям другой эпохи — это… такой вагончик… на керосине… Мотрисы эти… рабочих на торфоразработки возили… А потом уже автобусы пустили до Красного. И мы уже на красновском автобусе. А до Красного пешком…
— А узкоколейку закрыли?
— Да уж давно! Её уже разобрали. Её уж много лет разобрали.
⠀
Несколько секунд мы молчим, потом разговор как-то заходит про их дом.
— А не жалко, что продали? — спрашиваю.
— Ну знаете… По жизни так бывает: что-то покупается, что-то новое строится, что-то старое продаётся… Чтобы выстроить новое, пришлось старое продать, потому что семья расширилась. Но мы приезжаем на соседний участок, теперь уже как дачники.
— А вы прям соседи, да? Но я смотрю, они хорошо всё сохранили?
— Да! Вы знаете, он, кстати говоря, внутри… мы так следили за домом! Мы его обили, подвели фундамент! Тогда этого еще так мало кто делал, у нас дом на камнях был… Вот камень обычный… — она как-то заминается, пытаясь описать, что за камни были вместо фундамента.
— Валуны такие по углам большие? — переспрашиваю.
— Да, да, да! А когда мы стали потом заниматься, мы стали с мужем заниматься этим домом, мы подвели фундамент, обили весь дом, внутри весь… Вот кто у нас купил этот дом, он говорит: «Внутри он вообще целёхенький. Он такой хороший внутри!» Теперь они будут крышу под тот дом под новый подводить… Сайдингом наверное обивать…
— А может не будут? — с надеждой разглядываю дом я.
— А может не будут. — соглашается и она, улыбаясь. — Теперь это их дом…
⠀
А через несколько секунд добавляет:
—  Деревня у нас очень хорошая. У нас слава богу два года назад хоть вот такую дорогу сделали…
Мы стоим на неком подобии дорожного полотна, чём-то среднем между грунтовкой и старым-старым асфальтом.

— Уродство конечно, — разводит женщина руками, — но что делать. А то мы вот так вот — она руками показывает волны, как на море — ездили.
— А это считается асфальт наверное? — уточняю я.
— Наверное… — Смеётся хозяйка. — Я не знаю. Когда только-только её сделали, она была уложена мелкой щебёнкой… Ой! Мы так обрадовались! Ребята хоть на велосипедах могут кататься! Мелкой щебёнкой сделали! Но это щебёнка была ровно три дня мелкой. Машина прошла одна-вторая и всё рассыпалось…
⠀
Вдруг она, словно вспомнив что-то, всплёскивает руками:
— Жаль, у меня фотографии были, я увезла! Здесь терраса была, они её сломали… У меня есть такие фотографии: у меня дедушка стоит здесь около дома… лошадь у него была… с лошадью… Бабушка стоит, её сестра по-моему… Здесь же была терраса, выход сюда был. И такие здесь две закрывались двери, две створочки. Они вот так закрывались… И они все тут стоят нарядные…
⠀
Женщина так живо описывает снимок, что я легко себе представляю эту, наверняка чуть пожелтевшую, чёрно-белую фотографию, может даже с резными фигурными краями. Сделанную скорее всего в какой-нибудь праздник — все в парадном…
⠀
Она продолжает:
— Но мы, так как были молодые, хотели чтобы нам всё более было современно, мы эти створки все закрыли, всё уничтожили, сделали террасу здесь закрытую. А потом новые, кто купили, они её вообще снесли. Вот. То есть… Ну деньги тоже в своё время нужны были…

На какое-то время повисает молчание, а затем из калитки выбегают один за другим два пацана, и, видя, что мы разговариваем, тотчас же забегают обратно.
— Это мои внучата! — гордо заявляет наша собеседница. — Там еще третий есть!
— Красавцы! — улыбаюсь, — Им тут раздолье же поди! Машин почти нет…
— Ну как нет… У нас как пятница, тут начинается! У нас же тут и охота, и рыбалка, и ягоды. Ягод полно. Сейчас черники полно, была земляника! Вот в этом году малины нету, но полно клюквы. За клюквой наши куда-то подальше ездят, за клюквой. Тут раздолье. Тут единственно что — вот соседний дом как сгорел, теперь участок неухоженый… Ой, как горел, это у нас целая история была! У нас дачница здесь жила, женщина. Москвичка. И вот что же. Она пошла к тем соседям (сейчас тоже уже другие живут) помогать полоть им. А я вот что-то за домом делала. У нас двор же большой был… И я туда пошла зачем-то… Чего-то мне надо было. И вижу, дом! Начинает гореть! Пристройки её гореть начинают. Я начала кричать: «Тёть Катя, у вас дом горит!», а мама мне: «Её нет, она там у соседей!». Побежала туда. Быстрей! Ладно. Прибежали и он уже полыхать начал. И у неё в доме внучка спала… Я кричу: «Ты Дину-то, смотри, Дина у тебя же там! Быстрей её оттуда!» Она за Диной и Дину вывела. Потом… Пока в пожарную позвонили, пока пожарные приехали… В эту пору, вот до пожарных, мы спасали свой дом… А как спасали? У меня муж забрался на крышу… и у нас был насос и из пруда мы водичкой вот так поливали крышу, стену, всё это поливали… И пока был пожар, мы поливали крышу, чтобы всё это к нам не перекинулось.
⠀
Она делает паузу, переводя дыхание. Видно, что воспоминание о пожаре и сейчас перед глазами.
⠀
— И пока был пожар вот этот… У неё в доме были газовые баллоны. Они видно нагрелись, ка-ак бабахнут. У меня муж волной вот этой упал с крыши! Но всё слава богу, только ногу повредил! Там потом уже пожарные приехали. Тот дом они даже не спасали, уже было бесполезно, спасали вот этот, наш. Мы так были рады, что спасли… А потом еще в 2010-м у нас страшное конечно дело был, когда торфяники горели. Дым — это ужасно было! Но у нас еще больше страшно было… Мы уже переживали: у нас в тот год (а там поле сзади) там была рожь посажена. И как раз это было в то время, в августе… Она уже налилась эта рожь, уже всё сухое было такое, как говорится, жара какая была! И мы всегда боялись: «Не дай бог, кто-нибудь спичку бросит…» Нечаянно! Ну, как говорится, рыбаки-охотники, кто знает в каком они состоянии иногда бывают… Боялись… вот не дай Бог! Мы б тут полыхали бы все…
— А сейчас уже не боитесь? — почему-то понимаю я.
— Ой! — Она машет рукой — А сейчас это поле не сеется, не пашется, ничего там нет… И самое страшное — оно мелколесьем зарастает. Мелкой берёзой. Берёзки уже в мой рост, вот такие… И это беда, по-моему, всей России, что нигде ничего не сажается, не пашется… И поэтому всё мелколесьем… Вот такие вот дела, ребята…
…
⠀
#ВПоискахНаличников #Шатура #МосковскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники