Памятник архитектуры

…— Теперь сменилось руководство. Ничего вроде. Но то же самое всё на самом деле.
— А чего вам они?
— Да вот хотя бы… я живу вот… памятник у нас рядом развалился. Видели развалины? — женщина показывает в ту сторону улицы, где я еще не был.

Женщине чуть за семьдесят, мы с ней просто на улице разговорились, безо всякой привязке к дому. Сначала про деревянное, но очень скоро, как это часто бывает, перешли к более важным для неё вопросам.
— Нет, — говорю, — туда не дошел ещё.
— Развалины-то… Памятник! Вот такой же архитектуры — она кивает на дом каменный дом напротив.

Смотрю. Колонны, портик, пять окон, всё предсказуемо. Рядовой такой классицизм середины, должно быть, девятнадцатого века, или, может, даже более ранний. Хотя надо делать поправку на размер городка: может сюда это попозже добралось.

— Я четыре года хлопотала по-моему, чтобы с ним что-нибудь сделали. Он погорел тут, крыша сгорела, весь начал разваливаться…
— Памятник архитектуры?
— Да. Я написала заявление в администрацию, направили на городского главу. Отослали в область. Оттуда прислали, что памятник. Типа нельзя трогать или восстанавливать…
— Ну это понятно — говорю.

«В общем, — думаю, — ничего удивительного: если действительно памятник архитектуры, то кого попало до ремонта не допустят».

— Они наверное собирались специальную фирму с лицензией прислать? — спрашиваю. Женщина улыбается мне в ответ и в её улыбке легко читается наивность моего предположения.

— Тот дом еще стоял тогда! Он еще стоял, только крыши не было. Какой-то человек, говорили раньше, хотел его купить, а там еще частники были… квартиры у них. Они ему не продали. А вот когда решили продать, он уже не взял: дом-то уже разваливаться начал… А стена дома-то стоит, вот такое же расстояние до нашего…  — Она показывает на пространство, разделяющее нас с ней во время этого разговора. Метра три или чуть больше наверное.

Вообще то, что люди в сёлах люди часто разговаривают издалека, для меня не было открытием. Открытием стало то, насколько легко эта манера общения перенимается: на второй же день ты и сам начинаешь обращаться к людям, стоящим на другой стороне дороги, словно они рядом.

— Так вот, — женщина продолжает, — стена упала и всё-таки хлопнула нас по терраске, дом тот почти снесла… наш не снесла но трахануло порядошно… И трещина у нас пошла. Я сразу написала… Это в 82-м году где-то всё. Жалоба ходила-ходила, потом я сама ходила-ходила, спрашивала и была еще эта… в администрации… она вообще сказала,  — тут моя собеседница повышает тон, имитируя казённый голос сотрудника администрации тех лет, — она приезжала тогда и сказала: «Я смотрела — эта стена никогда не развалится, не упадет. Ни-ко-гда.»

И потом ещё передразнивает её:
— Ни-ко-гда… Ага, как же. Всем понятно, что скоро упадёт: огородили значит, забор поставили, людям не пройти повдоль, стали ходить по улице. Забором подпёрли-поставили, чтобы не упала она. Вот в мае 17-го года стена всё-таки упала. Хорошо у меня внучка прошла, пять минут как прошла в школу! И она так упала, рухнуло с полстены на дом наш. Хорошо мы дома были. Муж смотрел телевизор, я ещё дремала. Утром всё было, внучка только что в школу прошла. Меня аж подкинуло на кровати-то! Не поняла, что такое! Пошла, побежала, думала муж упал: он такой мощный у меня. Он бежит ко мне: «Я думал что-то случилось!» А потом к нам стучат в окно, люди уже, соседи. Пошли откапывать нас. Дверь завалило на такой высоте — она показывает по бедро примерно. — Мы тыр-пыр, и никак. Откидали за сколько-то часов, мы вышли — всё кирпичами завалено, такая куча кирпичей, по пояс… Ещё терраска спасла дом-то наш: приняла удар. Но всё равно его пошевелило и крышу как бы немножко сдвинуло. Мы-то сразу посмотрели — вроде ничего. А потом люди говорят — у вас даже шифер посъехал. И точно — пришлось потом перекладывать шифер: он посъехал весь.

— Глава администрации пришла: «Ой, вы только не афишируйте пожалуйста, никому-ничего… Это самое… Мы всё вам возместим, всё возместим… И давайте переселяйтесь в квартиру! Я говорю: «Уж чего переселяйтесь-то? Уже всё упало, дак чего?»

Женщина так ярко и живо рассказывает, словно это происходит прямо сейчас. Наверное она снова проживает тот момент, по крайней мере я смотрю на неё и кажется, словно она действительно вовсе не здесь на улице с пакетом из магазина, а всё еще там, в доме, на который упал кусок стены…

— …Где-то неделю мы ходили по кирпичам, по горе по этой. Потом всё-таки пришел кран и начали убирать. Не кран, а ковш. Трактор с машиной. Убрали у нас, всё перековыряли, всю территорию разворотили… Крыльцо развалили. Без крыльца мы… Ждём-ждём… Развалина эта стоит рядом, в ней туалет уже сплошной… Нам, — она снова переходит на официальный тон администрации, — «Давайте подождём — говорят — может область даст указание снести всё? А когда мы дом снесём, мы вам и спланируем местность, а то тут тротуар у нас замяло и крыльца вот у вас теперь нету…». Ладно, стали ждать-ждать. Лето прошло. Потом осенью… Эта из администрации уходит — на неё уголовное дело: она там себе машину купила, а записала на школу. Ладно. Новый пришел: «Тротуар мы вам не собираемся делать, чего это мы у вас тротуар мы будем делать?» Я говорю: «А почему не делают? У нас же были тротуары!». Он: «Напишите в администрацию чего вам надо, администрация мне позвонит, я вам дам чего там надо». Написали. Администрация послали письмо в это… В памятники, в область. Там постановили принудить жильцов отказаться от этого жилья. В пользу как бы администрации что ли… И там уже решили что делать. Так сколько времени прошло, а ничего. Никто не пошевелился. Ни снесли, ни жильцов не собрали, никого не принудили. Так всё и развалилось! Это хорошо мы ещё живы!

Какое-то время мы молчим, смотрим на откуда-то появившегося и теперь усиленно мяукающего то у её ног, то у моих, кота. Затем женщина продолжает монолог:
— Ну прокуратура приходила там: проверяли, никто ли не пострадал. Я говорю: «А чего бы пострадал дак чего? Чего, кто-нибудь бы пошевелился? Дак нет, никого вы б не наказали. Чего хоть вы тогда ходите, говорю? Для чего? Для отписки, что мы не пострадали? Ну и чё? И всё. И дед ходил к этому новому главе. Всё без толку. Я говорю: «Знаешь что, наплюй. Кланяться я не собираюсь. Я вообще не люблю ходить, просить, ныть… сделаем всё сами что ли». Забор сделали… тротуар он сам сделал, крыльцо. А-то скоро зима, всё занесет, как будем без крыльца так жить? Плюнули. Надежды, ни на эту под уголовным, ни на нового этого… (как хоть его?) никакой. Это бесполезное дело. А муж после операции, ему тяжелое вообще ничего нельзя. А привезли нам кучу гравия, посыпки. Вот что хотите то и делайте. Я говорю, ведь куча-то, надо ведь раскидать лопатой! А мужу нельзя сейчас, операция только что была тяжелая… А он разве усидится? Всё начал лопаткой кидать. Я его отматерила… А всё равно, я когда по ягоды ездила, он всё равно выровнял сам. Всё сам лопатой выровнял… Никто… даже не послали ни помощников… Я хоть пошла, думаю, может трактор — «А мы трактор не планировали вам тут, чтобы трактором»… А чё, говорю, тут минутное дело бы, разровнять-то! Во! Какое отношение! Не возместили ничего… А-то «вы не афишируйте!» Я говорю: «Ладно, не буду афишировать». И ни помощи никакой, ни копейки не дали. Ни на пиломатериалы, ни на забор, ни на чего, ни на крыльцо… и плевать говорю на них. Бог сам не Керя Киряюничев, как папка у меня говорил, он сам всё видит! Вот так вот. И дай бог им здоровья. Пускай живут и барствуют. Такое отношение…

Я молчу, женщина тоже замолкает и повернувшись собирается, кажется, уходить, но вдруг, словно вспомнив о недоговоренном, поворачивается и с пылом продолжает вновь выразительно имитируя сотрудника администрации города:

— «Ой да знаете, мы сколько и так денег затратили, пока тут нанимали всех! Не представляете!» — затем снова переходит на обычный свой голос. — Да нам-то без разницы. Скажите спасибо, что мы еще живы. А если бы погибли, дак всё равно никого бы не наказали. Я вот сейчас подумала-подумала: и вот как-то сразу если, то не так страшно, а вот сейчас как подумаю — вдруг бы внучка попала под эту стену. Ей пятнадцать лет! Или мы бы оба там легли, она б как одна осталась? Вот… А была кучка опилок у нас (это перед девятым мая комиссия ходила). Такая кучка небольшая — курицы были. Написали нам предписание: пять тысяч штрафа, если мы не уберем эту кучку. Предписание! А вот кто на них напишет предписание? Такая куча осталась от этого памятника-то — полтора этажа! Там же мусор бросают, и кошки и собаки эти бегают, разносят инфекцию. Кто напишет им предписание убрать это всё. Я вообще в шоке я удивляюсь какие законы у нас… Вот так вот…

#ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #Новосибирскаяобласть #Новосибирск #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #окноширокое
#деревянноезодчество #русскаяархитектура

Фрагмент Челябинска


Наслаждаемся красотой, отдыхаем от длинных текстов :)

#Челябинск #Челябинскаяобласть
#ВПоискахНаличников#ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

О том, как для описания надо использовать прилагательные

невероятный резной дом с наличниками…— Поедете — тут недалеко — село Новое. Там дом есть, его найдёте, сфотографируйте непременно!
— А как его там найти?
— Ну если вы Новое найдёте, то и его найдёте.
— Но как же я определю, что это именно тот дом, о котором вы говорили?
— О, да вы там не ошибётесь: он один такой… знаете… пленительно-зачипатый. Уж я на скорой поработала… много их повидала на своём веку!

#ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #МосковскаяОбласть #КуровскойРайон #Новое #ДомоваяРезьба  #nalichniki #наличники

Макароныч

Зима, фотографирую в Нее, Костромской области. Издалека замечаю, что следит за моим движением мужик лет семидесяти наверное. Высокий, сухой, осанистый. С чёрной бородой лопатой… И куртка на нём длинная, до колен, тёмная. Я сначала подумал было, что, может священник, очень уж похож, но он закурил. Явно ждёт меня, а пока курит и вокруг головы образовалось облачко пара и дыма, светящееся в лучах заходящего солнца. Подхожу.

— Это вы меня, — говорю, — наверное ждёте?
Он не растерялся:
— Дак я понял уже всё. Мне позвонили, что ходит тут, я вышел посмотреть. Ну вы по старым да? Деревянным по всё?  — я киваю. — Ну я понял. Это вам в Кологрив надо, там побольше всего этого. Я там жил. Там побольше, здесь этого добра мало.
Я улыбаюсь:
— Пару дней как раз, как оттуда! Красивые места! И вид от монастыря там шикарный.

Собеседник мой криво ухмыляется:
— С батюшкой познакомились?
— Нет, — говорю. — Он открыл, помог подняться на колокольню, порассказал немного, но чтоб познакомились, пожалуй нет…
— Он там такой батюшка… Своеобразный. Может и по роже заехать, как чего не по евойному.
— Да ладно! Так бывает?
— Ещё и не так бывает! — он смеёется. — А вы чего на этой улице?
— Да я везде хожу, вот сюда зашел.
— Тут эта… Тут же просто дома в основном перевезённые, насколько я знаю.
— Ну всё равно, им же тоже уже лет по шестьдесят-семьдесят?
— Ну да, так и есть… Так и есть… У нас в этом… В Кологриве Дом культуры был, где сейчас кирпичное здание на берегу, видели? Рядом был деревянный. Его сломали, думали, что построят из кирпича. Я говорю, вот смотри, что делают-то? Что делают-то? Я говорю: «Вы зачем разбираете такое здание?» Там такие брёвна были, белые! Просто белые! Вековина! Таких брёвен нет уже… — Он показывает толщину бревен, что руками не обхватить. — Там такие были бревна, а они взяли и разобрали их.

Я вспоминаю, что не так давно, в Брантовке, видел огромный дом культуры деревянный. Может, думаю, в Кологриве такой же был…

— А там ДК был как в Брантовке? Такой большой, с колоннами?
— Это вы про кинотеатр наверное Кинотеатр был тоже. Сгорел. Сам по себе здание было так себе… Сделано давно, разве только этим ценное… Сам зал такой был сделан под уклоном. Всё деревянное. Это давно уже… Но сгорел. Его наверное в тридцатые строили. Но он прилично уже назад сгорел. Лет тридцать. Так а вы-то чего снимаете? Просто деревянные?
— Так а наличники! Ну и да, просто всё деревянное! Для музея наличников. Вы интернетом пользуетесь?
— А, ну я понял-понял… История, да…

Я отхожу к машине достать визитку музея наличников, возвращаюсь. Когда подхожу ближе, меня обгоняет человек с санками, на которых в нескольких канистрах плещется вода.

— Макароныч, ты на выборы собираешься? — обращается он к высокому мужику с бородой.
— Собираюсь! — как-то излишне резко отвечает тот.
— Смотри, ловлю на слове!

Мужик с санками идёт дальше, я протягиваю открытку с наличниками и решаю переспросить тихонько:
— А чего вы так жёстко?
— Блин, как с вами про это говорить на эту тему?
— В смысле?
— Дак вы может из Москвы?
— Ну не из Москвы, — говорю, улыбаясь, — из Подмосковья. Но я чесслово не по этой части. Я всё больше про наличники.
— Ну если так, так можно с вами говорить. Я вообще не поддерживаю это всё. Понимаете. Всю эту систему нашу. И не хочу за Путина голосовать. Ни за Путина, ни за кого не хочу. Но это не одобряется. А я вот как раз считаю, что это просто дикость. Вот с этого, с неодобрения моего мнения, что я не иду голосовать и начинается дикость самая настоящая. Ну… Куда-то едут они не туда. Ну вот это, вы про выборы если спрашиваете. Нет, я согласен многие поддерживают. Вы идите по району, по деревням — многие поддерживают. Не все, но многие, да. Но ведь весь мир не понимает, что такое русская душа! Не понимает, что такое русский человек. И я не могу понять людей никак… Вы зачем это делаете? Логики никакой нет. Нет логики никакой. Я вот не понимаю, зачем дали колхозам, чтоб они лесом занимались? Ну это же только у нас в России. Было семь колхозов. Хозяйства были. Зачем разрешили лесом заниматься?
— А чем плохо-то? — недоумеваю я.
— А зачем?! Вы не давайте лесом заниматься хозяйствам! Наоборот, делайте так, чтобы скупить у этих хозяйств их продукцию! Они взялись лес заготовлять, разрушили все маслозаводы. Было тут в округе несколько маслозаводов. Всё перерабатывали. Они им дали лесом заниматься. Ну чё проще: лес срубили, ёлку срубили и всё продали. Сельским хозяйством заниматься сложнее, чем лес валить! Ну всё, теперь ни одного колхоза не стало. Ну чё, где логика? Никакой логики, получил бабки ни за что и пропил.

Распалившись, собеседник мой достаёт металлический блестящий портсигар, закуривает снова. Я замечаю, что курит он самокрутки.

— В Кологриве сделали гусиный заказник. Там — слышали наверное — весной десятки тысяч прилетают гусей-то. Они из Голландии сюда прилетают. Вот там везде всё бахают… А слова им не скажи: «Вы зачем у города стреляете?» Я говорил с одним, он москвич, вот дальномер, говорит, двести метров… Вы представьте, что такое двести метров! Они с четырех утра начинают бахать! Бах-бах, бах-бах, бах-бах… Ну на той стороне сделали заказник, слава богу! Я начал тогда выяснять, зачем стреляют, зачем москвичам дают путёвки, так меня самого чуть не… прямо из этого дальномера. Еле ноги унёс. И сколько таких случаев. Вот у нас видите как… Вот всё у нас так… А с какой радости? Тут всё в московских машинах, приезжают. А ларчик просто: одна путёвка — пять тысяч. А их там сотни. Ну и чего, понятно же. А за что они их получают? Они что, выращивают этих гусей? Ну согласен я, лосей там, медведе́й — это ладно, подкармливают их, для них там устраивают… А чего гуси? Они перелётные! Ну вот видите, у нас всё так…

Он затягивется напоследок, смотрит на окурок, ловко отстреливает его в сугроб и разворачиваясь кидает напоследок:
— Ну чего вам рассказывать, долго это всё… Всё одно и то же.

#ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #КостромскаяОбласть #Нея #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Старица, Путин и даже Трамп…


…— Здравствуйте, а вы не подскажете, этот дом каких лет примерно?
— А зачем вам?

Бабушка хоть явно и не хозяйка дома, но сидит, отдыхая, в теньке неподалёку. Чего ж, думаю, не порасспросить.

— А я просто изучаю деревянное зодчество. Резьбу.

— Ну знаете что… Я не знаю…
— Ну хоть примерно может? Сто ему лет, или больше?
— Не, да ну, нет… Наверное пятьдесят. Я хорошо помню как его строили, это в начале… Шестидесятых что ли? Или это другой?

Несколько секунд она смотрит на дом с удивлением, потом заключает:

— Да вы не слушайте меня, я всё путаю, я старая стала. Другой дом сказала. Этому может сто лет и больше, не знаю. Правда, не знаю. А вы сами не местные?
— Не, я из Подмосковья.
— Ой, далеко, деточка… И за эту чепуху надо приезжать нарисованную?
— Ну да!

— Ну плотят хоть что-нибудь? Даром же не поедешь!
— Ой, — улыбаюсь, — там сложно всё.
— Не, нехай плотят, что ты, дитёнок! Нельзя… Та раньше было в мою бытность (она произносит «у мою бытность»): работаешь туда, работаешь сюда, а всё одно плотят. Сейчас всё: сиди на месте. Неправильно Путин сделал! Он же какой пример подал? Пошел на пенсию — освободи, дай людям, чтоб люди устроились, дожили тоже до пенсии. Молодёжь… Куда им деваться бедным. Покончали и некуда…
— Это в смысле, что он разрешил работать пенсионерам? — не совсем понимаю я.
— Работают же! — негодующе взмахивает руками бабушка. — Он сам и работает! Я не работаю. Нет. А работают же. Пенсионеры работают. А я б сказала так: «Пришел срок? До свидания, дай молодым места. Что они на рынке стоят с институтами?» А что стоят? Когда что продадут, а когда не продадут. А кому покупать? Денег нет ни у кого давно. А пенсионеры места занимают.
— Ну а как им не работать? Пенсия же небольшая…
— Ну что пенсия… Да, никакая пенсия. Никакая. Минималка — попробуй прокрутись. Если б не аптека хотя бы! Аптека дорогая. Во получу пенсию, отдану за эту хату, отдану за аптеку половину, и детям — дети немалые, да у них унуки малые, надо хоть по сколько-нибудь помочь. Всё! У меня детей трое было, да Гришка помер у пятьдесят пять, не женился и мне не оставил никого. Уж я плакала-плакала, а всё радовалась, «спасибо Господи» говорила, что забрал его: он очень уж пил, уж так пил, что всё пропивал. Я с ним столько беды перевидала, не сказать… А как помер, так всё равно жалко, хоть сорок лет пил, не работал нигде, ни одного дня… А я всё при нём: младший же, кровинка… Так он при мне и жил… и помер у меня…


Она вздыхает и замолкает, погружаясь в свои думы, а палочкой рисует что-то в пыли. Я сажусь рядом, смотрю на узоры и тоже погружаюсь в какой-то транс, размышляя о том, что мы сидим рядом с таким разным багажом — две вселенные, соприкоснувшиеся на секунду. Настолько разные, что и представить невозможно…

Вдруг она оживает, словно вспомнив о чём-то и невпопад произносит:

— А сам-то! Иди, проживи на пенсию! А кто в долг даст? Кто бедный, тот бы дал — так нету, а богатый не даёт, говорит: «Надо уметь жить!»
— А вам сколько лет? — решаюсь спросить я.

— Ой, деточка, много. — Она поворачивает на меня покрытое мелкими морщинками маленькое лицо. Улыбается полупрозрачными серыми глазами. — Сколько думаешь?
— Шестьдесят уже наверное? — вру я даже быстрее, чем успеваю подумать, что надо бы сказать меньше, чем на самом деле.

Она смеётся:
— Ой, молодую из меня сделал! Больше, больше… Девяносто два.
— Ну почти угадал, — смеюсь. Я хоть и приврал, но что девять десятков перевалило, всё равно не предположил бы. — У вас глаза какие молодые!
— Одни глаза и остались, — устало отвечает она. — И то оперированные. Ничего здорового не осталось.

— Но глаза смотрят?
— Неважно. Неважно смотрят. — И, как это часто случается с пожилыми людьми, вдруг меняет тему безо всякой видимой причины. — А мне Москва не нравится. У тебя там квартира или дом?
— Квартира, но в Подмосковье правда.
— Знаешь, я квартиру называю КПЗ. А своя хатка как родная матка. Вышел — что захотел, то сделал. А это вот сейчас уже отопительный сезон давно уже обрезали, не топится у зятя у дочки квартира, они в Кировске живут. А столько принесут платить — ой-ёй-ёй! Вот сейчас им принесли четыре шестьсот! А отопительный сезон давно уже кончился! И плиту прибавь, свет прибавь, газ прибавь, это всё на пять с лишним! А пенсия одиннадцать! Да еще две добавь, да аптека, что остаётся? А что делать?

Бабушка вздыхает, отворачивается. Я не вижу, но кажется она промакивает платочком уголки глаз.

— А пусть хотя бы и так. — дрожащий её голос подтверждает мои предположения. — Пусть уже и так. Только бы не было войны, пусть уже и так. Только жалко, вас-то жалко: детей, внуков. Только б не было войны, Господи… Страшно подумать… Ведь могут же эти… Эти могут… Трамп этот, Путин. Я смотрю: «Столько лет все держались, а эти могут. Путин молодец, а как вдруг не удержится?»… Каждый день молюсь за него, чтобы хватило у него удержаться, чтоб только бы войны он не наделал…

#ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #Тверская область #Старица #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Про иностранные слова, смелость, кризис и планы на субботу

Про кризис:

…— Вот ты прикалываешься, а у нас всерьёз народ меньше курит из-за денег. И наверняка есть и ещё какие-то положительные эффекты…
— Может быть меньше пьют? Или это святое? — Нет, ты знаешь, пить можно нерегулярно, а сигареты… ну ты же… как бы… это же постоянные издержки. А водка это переменные издержки. Плюс сигареты — это индивидуальное потребление, а алкоголь — ты можешь с кем-то совместную закупку осуществить… — И что, серьезно местные жители именно такими терминами оперируют?
— А что тут такого?

Про иностранные слова:

…— А у нас тут недавно прикол был: на местном телевидении брали интервью и корреспондент перепутал значение слов «краудфандинг» и «монтесори».

Про смелость:

…— Вы извините пожалуйста, я должно быть напугал вас своим вторжением? — Да нет, что вы, ничего страшного! Просто я, как увидел вас в окне с этими камерами, чуть, простите, не обосрался!

Про патронаж:

…— Это вы, наличники, в рамках года литературы что ли снимаете? Или всё ещё по поводу года культуры нагоняете?
— Не, это вообще не связано!
— Ой, да ладно врать-то! Мы тоже ничего не успели. Не надо стесняться!

Про планы:

… — Вам наличники нужны? Забирайте!
— Ага, смешно!
— Нет, я серьёзно! Кирпичи вон. Суббота завтра. Мы дом обкладывать будем, всё равно их снимем.
Затем мужчина потягивается и мечтательно добавляет:
— Эх, а вечером баньку затопим!
— А наличники что, выкинете?
— Зачем? Я ж говорю: баньку затопим!

#ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #КостромскаяОбласть #Галич #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #разговоры

СохранитьСохранить

Выше Ивана Великого и круче Рыбинска

…— За старыми домами? Это надо походить. Тут весь лягушечий посад ещё остался. Ну это… походить надо. Ну и в деревни вот… Тоже..
Полный довольно, белобородый мужчина, прогуливающийся с голым торсом и полуторалитровой бутылкой пива, охотно взялся рассказывать о сохранившихся деревянных домах, но споткнулся я об его повествование в самом начале:


— А Лягушечий посад — это где?
— Ну центр… Лягушечий посад. Ну спросишь там… В карте не смотри, там нету этого…
— Это историческое название что ли?
— Да. Когда строить здесь начали, в шестидесятых годах, здесь было болото. Там — он показывает куда-то вдаль, — идет промышленная зона, там ангар… ну короче там сзади, вода вон до сих пор стоит… да… такое вот лето  — и воды вон скока стоит. И картошка там всё. Туда дальше вообще всё…  — тут он делает паузу и на секунду прикладывается к бутылке. — Так вот с того, что было болото и лягушки, так и пошло. Здесь же посады были…
— Посады? Это в смысле… — начинаю вопрос я, но досказать не успеваю.
— Посад это улица. — обрубает он столь нетерпеливо, что я даже удивляюсь такой резкости, —  по старинному оно так. Как бы поэтому… по истории это же поселение. —  он делает акцент на слове «поселение» прикладывается к горлышку уже надолго. Затем выдыхает тяжко, вытирает рукой усы, смотрит на свет сколько осталось и продолжает. — Здесь своих населенных пунктов… верней… как их на… — икота пробивается и не даёт ему договаривать слова — назвать… как бы ру… русских нету… здесь жили…

— В смысле ссыльные что ли? Привезли и поселили?
— Не… нет! Они сами приходили! Поселениями… Есть даже фильм, вот когда Ростов Великий вот это… образо… вывался… вот это прочее-пятое-десятое, князь этот, Владимир… Это было поселение как бы… Там ещё дальше, вот поедете за деревню… — он тяжело сглатывает, давя отрыжку, выпивает ещё несколько глотков, — за деревню… там будет поворот на.. это… на… налево и вот если там…

Однако в этот момент внутренний навигатор похоже капитулирует перед алкоголем и маршрут заканчивается бессильным:

— короче надо историю смотреть. Из книжек здесь очень это… это же колокольня она бо… большое значение вот имеет, а делать ничо не делает. Она ж оказывается выше колокольни Ивана Великого в Москве.

— Да ладно!

— Да — с гордостью распрямляется он. — Она сто с лишним метров. А колокольня Ивана Великого — «я никогда не думал, что двузначное число можно произнести настолько уничижительно» — восемисят восемь. Её разрешили построить только с тем условием, что она будет ниже той… Ивана Великого.

— Ну? — нетерпеливо требую я. — И как?
— Так вот поедите — посмотрите: она построена в низине! Все колокольни, все церкви, они строились на холмах! На возвышенностях. И вот она… а она построена в низине! Тут же какое богатое село было. Тут, знаете, каменных домов было больше, чем в Рыбинске. Восемьдесят каменных домов было уже в начале прошлого века!
— Двадцатого?
— Девятнадцатого! — воздевает он палец к небу. — Здесь вот тут… Собсна говоря, у меня дедушка, царство ему небесное, он на колокольню эту лазил. Она ж горела два раза! Он там… Там часы были наверху! И на последнем ярусе… — он повторяет, словно желая подчеркнуть важность этих слов, — на последнем ярусе, жили монашки. Они вот кажное утро туда подымалиса и спускалиса. Она когда загорелась, дед их спасал. Лестница-то была деревянной, они обгорелиса. 


Тут он, словно горн, поднимает бутылку к губам, да так надолго, что я начинаю задумываться, не забыл ли он, часом, обо мне. Бутылка заканчивается, он тяжко вздыхая ставит её на землю и тут же достаёт из кармана большой пакет с тыквенными семечками, за которые сразу же и принимается, поминутно отплёвываясь в траву.

— А в какие годы колокольня горела? — спрашиваю.
— Я так не помню… Да я маленький был… И вот это тоже со слов… это болото всё и называется Лягушечий посад. А на карте нет.
— То есть, выходит, что нигде, ни в каких картах этого названия нет, а местные все знают?

— Да, но, вот… ммм… эта… потом… ммм…

Он ещё несколько секунд издаёт какие-то малопонятные звуки, однако всё же собирается с силами, трясёт головй и продолжает:

— Потом вот эта… М… Мо́логская вот там вота улица, Мо́логская. Ну Мо́лога.

— Это в честь речки?

Отрицательно качает головой и пальцем строго так вправо-влево:

— Речка была не-не… Речка называется… Называлась… Это щас она — Он снова начинает икать — называется Са… …ра. А она называлась просто Ра! А потому что здесь были поселения, здесь жили народности малонаселенные! Угоро-финские! И они относились… Почему вон тут все названия здесь такие замудреные? От там едешь улица… не, не улица, а река название там… как бы… Ки-не-шма! Там всё…  Фино-угорское! — было видно, что он силился подобрать правильное прилагательное, сполна описывающее всю замудрёность названий, и явно радуется найдя нужное. — Здесь была царица какая-то, правила. А основатель этого селения, как бы практически всего… Вот там церковь вы проехали… Мимо кладбища… Вот как заходите на кладбище, там будут камни такие стоять, перед этим… основатель как бы этого Поречья… У него кстати был каменный забор, у этого монастыря… — почему-то вдруг воспоминает он. — А основатель его Эмильянов.

— Емельянов?
— Да. Он какого-то тыщу семсот уже такого… и его улица, верней переулок, есть в Москве. Он занимался мануфактурой. У него магазины были, целая улица. И где? В самом центре, где Арбат! Во.. В том-то и дело. А основатель этого завода, знаете? Это же француз основал! Он назывался завод душистых трав. Цикорий здесь сушили. Здесь котлы были привезенные с самой Франции, ну… А этот француз, ему Петр Первый сказал здесь построить завод. Он это место… типа для Катьки, как её дача была. А француз… С этим французом Коркунов был его заместитель, который в то время имел… это он потом уехал на юг, а тут все помнят — начинал он отсюда.  Так он считался тут богатым, у него было пять тысяч рублей! Он считался самым богатым.

Некоторое время он молча очищает семечки ест их. Я в своё время так и не освоил эту хитрую науку, а он довольно бодро чистит: чувствуется, что за его спиной этой шелухи уж если не Эверест, то Казбек-то наверняка.

— И вот здесь делали цикорий, вот это всё прочее, травы вот эти лечебные… А там вот по улице почему вон есть конский поворот? Там стояла сотня Куликова. Генерал Куликов. Он выиграл во Французии… Ему Катька отписала тут… Ну и у него там целая конница стояла… Здесь дохера интересного! Ну эт надо… — он фокусирует глаза на мне и, видно вспомнив о важном, почти кричит, — здесь же музей же есть! В музее там наличники кстати тоже есть! Вот улица.. эмм… эта… как её… ну… Ну башня, от неё едете налево, оттуда направо… едете там прямо, там поликлиника, а после неё детский садик.  И там как раз, вот есть этот музей. 

— Краеведческий? — логично уточняю.
— Огородника! — передразнивает он меня.

— Почему? — смеюсь.

— А потому что здесь вот огурцы, здесь вот вся эта рассада отсюда пошла по всей стране. Отсюда же Пётр отправлял всех местных в Голландию учиться. Огородному делу, ну! А краеведческий в Ростове есть, потому у нас — «Музей Огородника». У нас здесь весь посёлок, если один вот родня, то целая улица она будет родная, понимаете? Если фамилия одна, то хоть через дом, хоть на другом конце — а всё если Куликовы, то они мне родные, моей там какой-нибудь тётки, а её сын уже троюродный и пошло-пошло…
— Куликовы? — переспрашиваю, — Это вы от того самого Куликова?

— Нет… Вот мы тоже считали, что от того самого. Нет, не того. Тот генерал сам по себе.

— А то приятно такого предка-то поди иметь?
— Хм… — Мечтательно как-то произносит, —  может быть. Кабы  вот не дед мой, царство ему небесное, он же сюда приехал. Кабы переселенец считается.

— А откуда?
— Не, не знаю. Не знаю. Ладно, пойду я. А то чего…


PS В разговоре речь идёт о селе Поречье-Рыбное Ростовского района Ярославской области. Но разговор этот состоялся в соседнем селе Огарево, поэтому наличник на фотографии оттуда.

PS2 Колокольня в Поречье-Рыбном на самом деле имеет высоту 94 метра (Иван Великий 81), и считается самой высокой колокольней, построенной не в городе.

#ВПоискахНаличников  #ЯрославскаяОбласть #ПоречьеРыбное #ДомоваяРезьба  #nalichniki #наличники

Владимир Иванович Быстров из Есеновичей

…В начале мая на одном из грунтовых просёлков Тверской области бью по тормозам поднимая столб пыли: не часто такое увидишь. Хотя может показалось? От неожиданности пролетаю несколько десятков лишних метров, хватаю камеру, подбегаю ближе к дому — нет, не показалось: на голубом фасаде, между аккуратных наличников резные деревянные строки Заболоцкого. «Не позволяй душе лениться… полностью!»

От таких находок перехватывает дыхание: обычно едешь искать резной дом, зная о нём заранее, или — еще проще — адрес кидает кто-нибудь со словами: «там дом удивительной красоты». Сейчас же — чистой воды удача.

Не успеваю сделать и пары кадров, как, заслышав меня, во дворе начинают заливаться лаем собаки, а ещё через секунду из калитки показывается хозяйка дома.

— Какой красивый необычный дом у вас… Что такое… Это почему так?.. — от волнения путаются мысли слова.
Хозяйка улыбается:
— Да читайте, читайте! Это Володя выдумал такое! Проходите, — она машет рукой на собак, — там они не выйдут. А собаки заорали, Володя говорит: «Там кто-то к тебе пришел!». Проходите-проходите!
— Это муж ваш, я правильно понял? Это он каждую буковку из дерева?..
— Муж мой, да. У нас ещё с той стороны… Ну потом приболел и не закончил всё это дело.
— Ну он жив, в здравии?
— Ну после инсульта еле ходит… Но ничего-ничего… Нормально! Восемьдесят один год. Замечательно!
— Ух… — Я смотрю на дом, не могу собрать воедино мысли… — а как это ему в голову такое пришло?
— А вот не знаю, — смеётся она. — не знаю, чего ему двинуло в голову. Очень долго и много вырезал-сидел…
— Я сфотографирую? — поднимая камеру, уточняю.
— Пожалуйста! — настойчиво говорит хозяйка.
Делаю ещё несколько кадров.
— К вам наверное постоянно журналисты ездят местные? И не местные!
— Да никто к нам не ездит! — со смехом отвечает она. — Какие девчонки остановятся разве, так ради интереса. Да вы пройдите ближе, не бойтесь! Этот кашалот мой не тронет!
Я подхожу к калитке, оттуда рявкает здоровый такой, не сказать, чтоб добродушного вида пёс. Обращаюсь к нему:
— Кашалот! Ты, говорят, кашалот? Ты меня не съешь?
Пёс бодает руку, требуя ласки. Чешу его за ушами, он щурится, возле ног растекается большая лужа. Хозяйка, улыбаясь понимающе, спешит объяснить:
— Он от удовольствия, паршивец. От удовольствия фонтанит. Бывает. Да вы проходите-проходите!

— А что это сверху еще написано на наличниках?
— Это «Быстров» там у нас! Это фамилия там еще написана!
И только я собираюсь распросить о мастерской, как она сама рассказывает об этом:

— В предбаннике, вы знаете, холодно. Вот так инеем покроется весь, сидит, и проволочинкой — какая-то там конструкция у него — режет. Он не лобзиком, у него проволочка, она горит и вот он ей как-то там двигает…
— Проволочка, которая горит?.. — не понимая ещё переспрашиваю я.
— Это не лобзик, как-то он там включает, у него штучка такая была, это он всё тут занимался… Не знаю, кто это ему придумал, наверное какая-то штучка такая, как он включит и пошел. Даже он многие наличники в Есено́вичах делал сам.
— А я видел! Как раз у ваших соседей я вот недавно снимал аналогичные вашим!
— А я, вы знаете, в начале он принес там, на крыльцо мне положил, я и не видела, что там Быстров написано, а потом стала их передвигать, стала их вытирать: ну он положил еще некрашенные…
— А он выреза́л по одному слову и приворачивал сразу?
— Нет, всё там лежало в кучках по порядочку. Там порядок идеальный, там всё помнится, всё знается! Мы стройкой занимались, дрова пилили: где какой у нас шуруп, где какой саморез, в какой баночке лежит. Настя говорит, если бы Володи сейчас не было, вы полдня бы собирали вещи, полдня б работали. Всё, где-что положено, где, всё на свете — он знает.
— А он давно это всё устроил?
— Ну он давно этим занимается, по жизни. Сейчас ему восемьдесят один. Так что вот такие дела.
— А что за герб у вас тут?
— Есено́вичей это герб! А там вон, видели? «Быстров Владимир Иванович и Лидия Васильевна», понимаете? — она показывает на табличку с номером дома, где под цифрой шесть буквы «ЛвВи».
— Да… Я хотел спросить как раз! — смеюсь, — Ну надо же!
— Терпения сколько надо, вы не представляете! Это ж надо сидеть вот это… каждую дырочку просверлить, потом проводок этот отсоединить, опять закрепить…
— А Владимир по работе тоже деревом занимался?

Хозяйка удивляет ответом:
— Он был учитель физики и директор школы. Дом он сам тоже строил. В 92 году начал его строить, а в 94-м мы сюда переехали. Нам там квартиру напротив школы благоустроили, ну каземат конечно. А тут сами себе хозяева́: когда вот вздумала, я затопила себе лежанку, купила дрова и думать ни о чем не надо. И я знаю, что у меня дома тепло! А там за квартиру заплатишь и… ой, что было там… каземат, я говорю. Ну я гундела-гундела, и он схватился, давай дом строить. О, котяра наш пришел. Тима! Ну покажись, красивый наш!

Кот смотрит на нас непонимающе, потом ложится аккурат посреди нарциссов.
— Ой, ну вредитель! — качает головой Лидия Васильевна, но ничего не предпринимает. — Маленький когда был, помидоры мне с окна бабахивал, рассаду. А сейчас вот тут вредит. Чеснок там посадила, всё. Приходила, лежит мой чеснок. Разрыл всё, выкинул: «Нечего мою территорию занимать».
.
Я хожу ещё вокруг, снимаю покрупнее детальки и кота.
— А вы буквы подкрашиваете? Сложно вообще ухаживать за домом?
— Нет, нормально. У нас сейчас две пенсии, нормально удаётся. Две пенсии пока у нас на двоих. Он инвалид правда, но нормально. Ничего, шмарыхает немного и слава богу.
— Ой, шмарыхает, — это что значит?
— Ну ходит так чуть-чуть…
— Вы передавайте ему пожалуйста здоровья и сил! Это не только от меня, это ему тысячи людей желают, я уверен!
— И вам мирного неба над головой! С днём победы кстати!
— Спасибо вам!

Хозяйка уходит, я ещё немного снимаю дом и за его углом напоследок обнаруживаю на стене ещё одно неизвестное мне стихотворение, которое довершает картинку:

В чем смысл жизни? А он в том,
Чтобы свой построить дом,
Сына или дочь родить.
Сад неплохо б посадить,
Людям мир, тепло нести,
Не лениться ЗОЖ вести.
Никого не огорчать,
Всех обидчиков прощать.
Каждым мигом дорожить,
Петь, смеяться и любит

#ТверскаяОбласть #Есеновичи #ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Где купить бритву

…— Фотографировать? Это пожалуйста, это пожалуйста… я же вижу, вы для дела… Пожалуйста-пожалуйста… — смиренно наговаривает бабушка и отходит в сторонку, чтобы не мешать.

Я её издали приметил: маленькая совсем, в белом платочке, сером непонятном, не то платье, не то халате, и тапочках на шерстяной носок. Говорит тихо, медленно и голос высокий такой, почти детский.

— У меня к вам просьба одна будет… — Произносит она через несколько секунд, — у меня, у мужа сломалась бритва! Где купить бритву?
— А… На станции наверное ближе всего… — теряюсь я, — ну или на рынке…

В этот момент старушка подходит ближе, протягивает мне руку и я замечаю в сухом кулачке пятьдесят рублей:— Если я вот доверю вам вот эти деньги, вы могли бы…?
Я не дослушав, перебиваю:
— А какую надо? Вы скажите, я просто съезжу, привезу, я на машине…

Она, однако, вдруг сникает, теряется:
— Вот такая она квадратная… она такая, такая, синяя такая была…
— Нева может? Спутник? — перечисляю я все знакомые названия советских сменных лезвий.
— Я не знаю, дочка… Вот он как ушел… Он может и купил уже…
— А, так ваш муж пошёл за ними? Ну так он купит наверняка!
— А я думаю, на всякий случай, может если вы мимо будете? Ох, знаете, я переживаю за него всё время…

Она внезапно смотрит под ноги, немного топчется на месте, находя ей одной заметную кочку — даже не кочку, неровность на дороге — вся вытянувшись и от этого почему-то став ещё тоньше и ещё меньше, вглядывается в даль, привставая на носочки на этом, едва ли дающим дополнительный обзор, клочке земли.

— А какое число сегодня? — оборачивается она неожиданно.
— Тринадцатое… — озадаченно отвечаю.
— Так. Ну ладно, тринадцатое, значит, число. А вы к нам надолго?
— Нет, — удивляюсь я произошедшей в этот миг перемене: минуту назад это была потерянная, невольно вызывающая сочувствие бабушка, а теперь в голосе я слышу требовательность, жесткость.
— Я проездом. — Рассказываю в трёх словах о наличниках, о поиске, а сам внимательно смотрю на бабушку. Её будто подменили: глаза цепкие, внимательные, руки уже не свисают бессильно, а то платочек поправят, то в карман юркнут, то показывают что-то… да и не топчется она уж вовсе, стоит просто и уверенно! И речь другая совсем. Спрашиваю об истории дома.
— Наш дом очень старый. Мы купили его тринадцать лет назад. А там сколько он стоял, я не знаю. Ну как не знаю… Его перевезли сюда в начале тридцатых из деревни, это я у соседей выспросила. Тут был у нас один старожил, всё знал про всё, но помер уж. А мы приехали сюда из Сибири. Тринадцать лет назад переехали.
— А откуда сюда?
— Алтайский край, Бийск.
— Ого, я всё надеюсь до ваших мест доехать!
— А чего вдруг? — удивляется она.
— Да, говорят, там очень красивые деревянные дома есть…
— Да… Люди живут… Вот еще… где-то муж я не знаю… Переживаю… Он ходит медленно… Он ветеран у меня… У него ноги… — нараспев, размеренно отвечает мне та самая старушка, которую я заметил в начале.
— А он давно ушёл?

Снова опущенные безвольно руки, потерянные, чуть заискивающие, глаза, едва дрожащий высокий голос, вся сила которого куда-то вдруг исчезла.
— Не знаю, ребятки, не знаю, часов нет у меня. Я вот и день-то не знаю какой сегодня. Вот жду его стою… Вы наличники, я вижу, да? Дело ваше… Но вот они потрескались… Сейчас уже по другому… Навесные какие-то потолки… всё предлагают… — И словно ускоряясь до нужной скорости, как разгоняющаяся на пружине пластинка, она вдруг снова оживает:

— Да, кстати, у меня к вам просьба! Если вы найдете человека, который мог бы отремонтировать… Пойдемте! — она, не дожидаясь ответа, поворачивается, идет, к калитке продолжая говорить. — Нужно, чтобы он добросовестно поработал, задача не сложная, но я не знаю никого.

Мы довольно бодро заходим за калитку, налево под навес сарая, там она показывает предмет своего беспокойства:
— Видите, угол совсем отваливается.
— А! Вам штукатур нужен?
— Конечно, конечно. Пойдёмте.

Она выводит меня обратно со двора на улицу, продолжая говорить:
— Наличники были красивые у нас, когда мы, наверное, лет пять назад всё покрасили, весь дом покрасили! Всё обновили тогда, покрасили. О, действительно было очень красиво! А сейчас уже — она замедляет шаг, и я опять замечаю в голосе ту необъяснимую перемену — а сейчас… денег нет… желания нет… времени нет… всё уже ушло, всё пропало, всё ушло… Муж вот что-то всё нейдёт… уж я сколько его жду-жду… а нету его…

#ВладимирскаяОбласть #Владимир #ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

В поисках наличников, разговоры #3

…— Извините, а это ваш дом?
— Нет, не мой. — Потом строго — А вы зачем фотографируете?
— Так вы ж сказали, — смеюсь, — что это не ваш дом?
— Ну мало ли я чего сказала!
…

…— Подскажете, где у вас тут деревянные дома с наличниками найти можно?
— Рухлядь эта гнилая? Да полно где. Так а на кой она кому сдалась?
— Ну я изучаю деревянное зодчество по всей стране.
— А, ну до́бре, до́бре… Это дело нужное, полезное…
…

…— А вы точно не террорист?
— Ну разве я похож на террориста?
— Так а я ж без очков!
…

…— Вон там, смотрите, две кисти на наличниках, это простые люди, здесь вот, как у нас, три. Это, по местным традициям более гостеприимные хозяева считается.
— А у ваших соседей вон восемь, это что значит?
— Да эти просто шибко выпендриваться любят!
…

…— И что вот так ездишь по везде?
— Ну да.
— И что так везде вот с фотоппаратом этсамое?
— Ну конечно!
— Ну хорошо, молодец… — задумчиво. — Не всё ж по подъездам да под заборами бухать-то…
…

#СвердловскаяОбласть #Быньги #ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники