…Подходить к двери чужого дома, даже зная, что живёт там внук резчика, не самое моё любимое занятие. Так и представляю себе картину: наварил себе человек борща, книжку любимую достал или железную дорогу там разложил: деревья изо мха собрался делать — не знаю же я, какое у него хобби в конце концов, — и тут, вот-те здрасьте: мы из Москвов, знаете ли семьсот вёрст проехали, хотим узнать про вашего деда. Всё откладывай, беги встречай дорогих гостей. Да «на хрена мне ваши Канары, я бельё замочила!»
Так думаю я примерно каждый раз, когда звоню или стучу в чужие ворота. И вместе со страстным желанием пообщаться, прикоснуться к чужой жизни, такой далёкой и удивительной, я одновременно втайне надеюсь, что дома никого не застану и можно будет снова сесть в свою родную машинку-норку и долго-долго ни с кем не разговаривать…
По ту сторону, однако явственное было слышно движение, и через некоторое из калитки показался мужчина. Я отрекомендовался, вручил календарь и уже через пять минут мы разговаривали о резчике Фёдоре Силине с его внуком Александром Яковлевичем.
— А правда ли говорят, — спрашиваю я о самом, как мне в тот момент кажется, важном, — что именно он украшал здание администрации Злынки?
— Участвовал, да. Он участвовал. Там очень много работало людей. А дед же мой был каменщик.
— Каменщик?! — недоумеваю.
— Каменщик, конечно. Злынка — это каменщики были.
— Но тут такая деревянная резьба невероятная…
— Да-да… ну это уже некоторые… десяток наверное человек, которые занимались в основнам таким. А остальные просто резали. Потому что такого огромного количества вырезок вручную одному, как говорится, тяжело. Поэтому раздавали людям и люди резали.
— То есть, — уточняю я, — эти десять резчиков придумывали рисунок и раздавали всем остальным, чтоб те просто детальки вырезали?
Александр Яковлевич кивает:
— Когда каменщики приезжали на зимний сезон – они ж не работали зимой, они летом работали: ездили от Варшавы до, как он говорил, Омска-Томска. Так что… А зимой, как говорится «кто-чем». Кто вообще… на боку лежал… (смеётся) Но большинство конечно занимались. Ну вот тем, что в то же время и вот эти вырезки резали…
— А сколько дед сделал наличников не знаете? Мне кажется его работ полгорода здесь.
— Да не его только. Раньше как говорится, все вот эти плотники, которые, как говорится, делали дома, они и наличники делали.
— То есть не то, чтоб столяры отдельно?
— Нет, это просто плотник, он делал допустим сруб, делал отделку… И большинство из них и наличники эти делали. Вот эти вот, третий дом, вот посмотрите: там три наличника одни, это дедовы точно. А вот крайний с этой стороны, это уже делался намного позже, это уже совершенно другой. Там вроде такие же, но грубее будто бы, проще. Да что далеко ходить, пойдёмте.
Мы заходим в ограду: возле дома роскошный розовый куст, ростом с меня, аромат во дворе такой, что был бы я пчелой, уже наверное потерял бы сознание от удовольствия. Александр Яковлевич показывает мне три наличника тонкой работы и один, вырезанный, очевидно, по тем же лекалам, но какой-то менее умелый, что ли. Это — говорит он показывая на первые три — дедовы, а это я вырезал еще лет в двенадцать. Ну как смог, — смеётся.
— А расскажите, — прошу — про лекала. Дед делал один какой-то вид наличника?
— Нет, почему? В зависимости от дома: меньше-больше, ну и резьба разная… Допустим если вот расстояние над окном позволяет более-менее — один, а нет — так другой… После войны люди, знаете, тяжело жили. Наличники дешево стоили в то время, потому что люди все были бедные… как говорится поголовно. Не могли много платить, поэтому не выгодно было делать, потому что работы много, а денег… если запросишь много, значит не будут заказывать, понимаете в чем дело…
Помолчали. В такие минуты очень остро вдруг проступают звуки, которых будто бы и не было раньше: ветер, мотор какой-то низко гудит, пчёлы вокруг куста, женские голоса на границе слышимости… Александр Яковлевич задумчиво и как-то со вздохом произнёс: «Никуда не денешься…».
— А этот у вас наличник, дед уже после войны делал? — прерываю я поток мыслей, уносящих куда-то в далёкое, и такое непростое прошлое. — Я просто встречал такие же наличники, но ставни там на кованых петлях, дореволюционные вроде…
— Да… Может быть… Раньше как было: как говорится, самая последняя старуха — бедняк — и тот хотел быть хоть немножко чтоб красиво… Вот вы сейчас администрацию уже видели, музыкальную школу. Еще милиция, и лесхоз… ну, лесничество… — он перечисляет все сохранившиеся в городе деревянные особняки.
— Мне кажется тут заповедник надо открывать! — пытаюсь шутить я.
— Не-е… Скоро уже этому заповеднику… — Александр Яковлевич ухмыляется, имея видно в виду, что заповеднику этому скоро конец придёт…
— Говорят, книга какая-то есть, вы не знаете? Мне женщина вот сказала: «приезжали люди из Брянска, показывали книгу, где есть мой дом»
— Да, есть местная… краевед местный написал, но он не про это писал… В библиотеку можно зайти в нашу, там… Городков по-моему… Архитектор. Тут еще много домиков таких, Можно по той стороне улицы пройти, за аптекой туда дальше. Там есть дом… Вот вы еще не застали… Там через дом был дедов подта́шек над этим… над калиткой, над лавочкой..
— Что там было?
— Подта́шек. Ну это, как говорится…— он вопросительно смотрит на меня, но я впервые сталкиваюсь с этим словом. — Навес, чтобы, как говорится, дождь, вот это всё… Балдахин такой деревянный. Был ещё над управлением сельского хозяйства такой же примерно. Был ещё один по той стороне… Не знаю, сохранился он или нет…
— А вот кстати — вспоминаю — там, на той стороне ворота такие солидные, не знаете это каких лет?
— Вот там? (показывает) Это дедова работа. Они у меня были такие же. Я потом переделал. Они узкие, под лошадь были, два с чем-то метра. Два десять что-то.
— Машина не проходит?
— Да ну, куда там! Они старинные были сделаны, под лошадь. В Злынке две-три машины же было. В моем детстве во всяком случае…
— Скажите, а как тут уцелело так много деревянных домов? Тут вообще бои были?
— Какие тут бои… Ну здесь… пали́ли. Палили, да… Ходили палили. И ещё не известно кто пали́л. То ли, может быть, мародеры, чтоб скрыть свои следы, то ли немцы… Почему вот город был запален именно с вот этого дома, с нашего?
— Почему?
— Дак, вот именно, почему?! Не с края, а именно с этого дома, в середине. А ветер был южный и он пошел отсюда, и остановился там, на последнем доме. И все эти домики, всё это выгорело. А остался только крайний дом. А все эти дома выгорели. А кто? Людей-то здесь не было, люди все ушли в лес. Когда немцы объявили, что сбор, что будем отходить, люди естественно все ушли в лес. Как говорится забрали, что смогли унести. У кого корова была — коровы у многих были — корову за рога, да и увели в лес. И неделю, по-мойму, люди жили в лесу. Так что мародёрам было разгуляться где. Кто его знает.
— А деду сколько лет было во время войны?
— Где-то под семьдесят. Отца моего в 41-м не забрали (тоже чего не забрали, непонятно)… В 43-м они от немцев у баб под юбками прятались. Потом забрали, как говорится, когда наши пришли, не обмундировали и в бой. Освободили же 26-го сентября город, а в октябре их уже кинули под Гомелем в бой, в начале октября. Ну их всех там… Почти всех… Единицы только вернулись, почти все легли. А про отца тогда получили, что без вести пропал. Но потом когда людей — кое-кто вернулся — спрашивали, говорили, что отец был ранен в левую сторону: рука болталась, а он еще бежит вперед, кричит. Ну это… в агонии… Ну потом упал… Ну а коль не обмундировали, так может быть где-то, как говорится, так и похоронили. А если только ранен был — рука почему болталась рука на ниточке? — значит где-то тут, слева был ранен… А обычно в левой стороне документы… Может быть даже, как говорится, и так получилось, что и документов нет… В общем, короче говоря, не известно что, где и как. Не вернулся и всё. Это где-то потом сообщили, что, мол, был ранен, в бою где-то, то ли 12 октября. А куда уже делся раненый, неизвестно. Может не довезли, может ранен так был, что не довезли… В общем война есть война…
Внук резчика рассказывает это так буднично, без поволоки в глазах, без взгляда устремлённого вдаль, совершенно просто, тем же тоном, которым рассказывал мне пять минут назад, как найти лесхоз: «Там направо, до улицы Карла Маркса и найдёшь»… Трудно поверить, что отец только и успел маленького Александра разве что на руках подержать…
— А вы в 42-м родились?
— Официально в 43-м, ну а неофициально в 42-м. Так что вот так… Знаете, как говорится, оно раньше было принято так: мужиков записывать немножко позже. Уже ж ещё в царское время было введена общая мобилизация. А служба-то была тяжелая, даже уже в последнее время: там двенадцать лет, потом семь лет… А служба тяжелая. А поэтому всегда старались, чтоб идти туда на службу более уже возмужавшими. Это сейчас вон, пацанов восемнадцати лет забирают. Ну что с них получается? Год он там служит. Что с ним получается? Дети ж еще! Самые обыкновенные дети. Ну и где-то я уже вот такую мысль прочитал, что забирают потому, что они еще не понимают смысла, у них страха нет перед… Еще не понимают, что такое «можно умереть»… так что у них страха нет. Даже после войны в 19 забирали!
Александр Яковлевич шумно вздыхает, протягивет мне свою широкую сухую руку, крепко жмёт.
— Так, ну ладно… Заболтал я вас…
— Да ну что вы… Спасибо вам, что вы бережете эту память, это сокровище…
— Так как говорится, это моё, никуда не денешься, надо беречь. Когда меня не будет, кто его знает, Есть конечно пара ребят занимается, но… мало… мало…
…
Друзья, если вы любите резные наличники, если вам по душе деревянное зодчество и вам тоже бы хотелось найти способ сохранить это в будущем, заходите в по ссылке https://planeta.ru/campaigns/okno2018 — там я собираю деньги на тираж футболок с наличниками, потому что верю, что это сможет подстегнуть интерес к ним.
Там же можно поддержать проект и просто так.
Спасибо вам!
#ВПоискахНаличников #Злынка #БрянскаяОбласть #ДеревянноеЗодчество #РусскаяАрхитектура #РезьбаПоДереву
