…— А музей-то где этот?
— Так в интернете! Вот, держите — протягиваю я, — открытку, тут адрес сайта есть.
Усталая пожилая женщина крутит карточку в руках, смотрит на соседний дом, поднимает глаза на меня:
— А вы откуда будете сами?
— Из Подмосковья, — говорю.
— Как у вас там жизнь в Подмосковье?
— Да ничего жизнь, дочка вот только болеет… — я обычно о себе мало говорю, но тут почему-то сорвалось то, что действительно волнует.
— Что, тяжело болеет?
Она смотрит участливо, понимающе, но я осекаю себя: не нагружать же её всей предысторией…
— Тяжело, — киваю. — Давно уже. Два года лечимся…
— Ой, дай Бог вам сил… — вздыхает она. — У меня внуки тоже болеют, мы здесь в Рыбинске вообще нормальных врачей не нашли…
Она замолкает надолго и я уже думаю было спросить про наличники, когда она вдруг начинает говорить о своем, причём словно преодолевая что-то: сперва осторожно, медленно, но с каждым словом всё наливая и наливая свои слова силой и какой-то злостью…
— …Мы ездили сначала сюда, потом в Ярославль лечиться… Вот не поверите, такое ощущение, что врачи дебильные! Дебильные врачи! Говорят: «Мало получаем…», да за это, такую работу вообще не стоит платить. Не хочешь — лучше уйди, уступи другим места. В них же самого главного нет — доброты никакой! Такого простого — доброты! Загубили с малолетства детей. Сейчас сыну в Москву ездить приходится. Хорошо мы с отцом рядом, хорошо Москва рядом. А как с Урала я вообще не знаю… Это внуки у меня с носами, от носов-то все болезни и воспаление лёгких… То есть туда все болезни приходят! Нос-то надо было выявить, какой именно микроб, какая бактерия, надо к этой бактерии подбирать лекарство, а не какие-либо! То есть вот дали антибиотик, он не помогает!
Она прерывает вдруг сама себя, отмахивается от чего-то перед лицом, словно от невидимой мне мошкары, и втрое тише предыдущих слов, едва слышно поясняет:
— …мухи у меня от лука. Тут за стеной лук. Я перебираю-перебираю, он всё равно гниёт.
И включив снова прежнюю мощь и громкость, она продолжает, как и не прерывалась:
— Вот. И в общем, короче говоря: одни не помогают, организм травят, иммунную систему убивают, уже перестали в Ярославль ездить. Уже сил никаких нет. Дебилы. Один антибиотик, потом второй, третий! Потом кровь, говорят плохая. Но выписали. Я приезжаю вечером. У одного тридцать семь, у другого вообще… Это что, говорю? Это здоровые дети? Выписали! Пошла ругаться. Осмотрели. Воспаление лёгких, конечно! Это хорошо у сына кореш — водителем на скорой, он договорился в Москву перевезти, в этот… Там положили. Деньги… Я не знаю сколько… «Как бы» не знаю… Мне сын не говорит даже. Отцу сказал по секрету. Только чтоб положить — занеси двести тысяч! А как не сказать, откуда у него такие деньги? Он восемь лет пашет, я вижу как пашет, старается, а ему не повышают. У него зарплата с гулькин нос… Ну мы с отцом, там-тут зажались, заняли… Ну дай Бог, чтоб в Москве вашей хоть помогли. Серёжке-то маленькому четыре годика всего. Это хорошо что Маша у него — невестка — щепетильна, не то что другие: плюнут так, вроде и ничего. Она там их строит, у неё там в Москве тоже какие-то друзья… А Серёжка день ото дня всё хуже и хуже: чего-то там красные тельца, они должны определенной формы… Бывают они меньшей формы, как она мне пояснила, другой раз большей формы, так вот они у неё ненормальные… А ему четыре только! Тут у старшего ещё что-то начинается. Так что… я вот это знаю, что это такое, и как вот… Всё именно дело во врачах! Я честно говорю… Всё дело во врачах…
Женщина вздыхает, смотрит на меня устало.
Пока она говорила, мы оба — сначала она, потом и я — опустились на лавку у её забора. Теперь она сидит слева от меня вытянув ноги в высоких сапогах и смотрит на меня сбоку. Я тоже вытягиваюсь. Ноги гудят… «День, — считаю я в уме, — десятый в дороге… Завтра наконец-то домой…»
— Ну вы не вините меня, что я так на вас спустила… — извиняется она, — Тревожно мне… У вас-то как заработки в Москве, ничего?
— Да по разному. — пожимаю я плечами, — Я ж фотограф: у меня-то как потопаешь, так и полопаешь.
— А у нас-то ведь вообще… И пенсии очень маленькие, у меня-то ещё вот девять триста… Вот, как говорится, за счет троих детей, мне вот к пенсии семьсот пятьдесят рублей добавили! Да мужу по инвалидности ещё триста пятьдесят.
Она замолкает, глядя в даль и о чём-то думая. Молчу и я. Что ж тут сказать? Что я наверное с другой планеты и вообще не понимаю, как на 9300 можно прожить месяц? Что в этой поездке за десять дней на один только бензин ушла уже двадцатка? Мысли травят душу, вечерняя тишина минута за минутой прожигает дыру в нашем разговоре грозя его прервать его окончательно, но женщина вдруг снова тревожно глядит на меня:
— Вы голосовать пойдёте?
Я едва не начинаю улыбаться смене темы, но взглянув в её серьёзные глаза, давлю неуместную весёлость и отвечаю честно:
— Нет, я в отъезде буду. И ещё не знаю где.
— Нельзя так. — качает она головой укоризненно. — Знаешь, — от волнения она даже переходит на ты, — нельзя так. Вы молодые, вам тут жить. Надо на выборы идти. Сейчас вот многие ругают Путина. А я вот… ты не жил в наше время. Сейчас всё-таки очень хорошо живётся по сравнению… Сходи проголосуй. Тебе разве лучше, чтобы как на Украине бы было?
— Ну почему именно, как там? — удивляюсь я искренне.
— Ну подожди, нас Америка к чему ведёт-то? Путин пришел, у нас в городе рэкет был, незнамо чего было. Вот у нас в городе, я знаю что, в девяностые годы было… убивали и всё. Бардак был. Он пришел не то, что на ноль, он минус нуля пришел. Все заводы, всё было распродано. Всё захвачено. Он многие их обратно отжал. Вот посмотри завод Сатурн он отжал. Он отжал завод. Завод у нас работает нормально. А что говорят, что работы нету, так это молодежь! Молодежь-молодежь! Она не хочет за такие деньги работать! Молодежь ходит у нас тут, наркоши одни. Вот и вся молодёжь! Она не хочет! Ей мало этих денег! А мы работали как? Мы-то работали, дак пенсию ещё родители по полгода не получали. Сейчас плохо ли, худо, но вот тебе пенсия без задержки! Всё равно мы крутимся-вертимся, всё равно на эту пенсию живём! Мои дети — стояли в магазине за мандаринами! Как говорится целый день из-за двух килограммов! Молока не было! У меня дети — четыре часа за тремя литрами молока! Вы там, москвичи, так не жили, а мы вот так жили. Нет, просто, я тебе говорю, надо идти голосовать. Кроме Путина сейчас нашу-то страну, кому она нужна ещё?… Конечно, денег нет, кругом санкции, но неоткуда Путину взять, вытащить этих денег… Неоткуда… хоть как… Вон говорят сейчас, что этот ворует, тот ворует… Я не знаю где не воруют деньги? Везде все воруют. Кого ни поставь к власти, все смотрят, как это урвать для себя… Но Путину должное надо отдать… Вооружение посмотри! Как говорится, за страну даже гордость берет, ей-богу! Вот если б тогда ещё Путин стал вместо Горбача, вот тогда бы он был! Страна была бы совсем другая!
Голос её снова наливается мощью, а глаза блестят.
— Посмотри какие санкции, ведь не дают просто-напросто работать. Всё кругом, всех обкладывают!
Обсуждать санкции, надо признать, совсем не мой конёк. Сыры мы ещё прочувствовали: один из любимых пропал, другой всё ещё продаётся, но теперь зовётся армянским и стоит в три раза дороже. В остальном…
— А что, — говорю, — и в Рыбинске?
— Ну вот смотри, — она пододвигается ко мне, активно жестикулируя и чертя пальцами на лавке какую-то схему, — вот завод был вместе с американцами, газовых турбин. Так его закрыли, из-за того, что продали в Крым турбины. Одно закрывают, другое закрывают! Они ж не против закона продали! Они ж не напрямую продали: сначала одним, потом другим, только потом в Крым! Ну и что! Что тут такого? Вот я купила, она мне не нужна, я могу кому угодно продать! Я не знаю, но дело-то в том, что всё равно… сейчас как говорится новый завод строится. Буду протезы делать медицинские. Я не знаю, всё равно как-то… Ну не бывает же, чтоб сразу же, чтоб встал у власти и всё наладил!… Жирик орет как ненормальный… Коммунисты — глядь, за рубежом: как лежали у него там золото, так и лежат! Как его не сняли с выборов, я не понимаю! Что, его что ли к власти? А? Вон пенсионеры говорят: «Он нас облапошил, деньги с нас снял и это…» Все лезут, все лезут… А эту придурошную-то? Надо же пошла туда, в Америку поехала! Меня зло берет! Чего туда ехать-то в Америку, кому лизать? Да ей наверняка деньги там давали! Не так же просто туда поехала! «Надо Крым отдать обратно!» Как можно Крым отдать, когда америкосы там сразу базы настроят? Шутка а? Такое ляпнуть!
…Мы сидим на деревянной лавке где-то на окраине Рыбинске, но мысленно я поднимаюсь над этим местом всё выше, наблюдая, как Ярославская область тёмной простынёй лесов сливается с Костромской, а где-то там, дальше-дальше, стоит затерянный, оранжевым волшебным тёплым светом, обдающий летящий кругом снег, терем… Ещё, где-то слева, легко представить, там, по воде проходит граница с областью Тверской, а дальше, такие же эфемерные, нарисованные только на картах, какие-то другие далёкие границы, над которыми прямо сейчас, не ведая ничего об этих преградах, летят какие-нибудь полярные гуси… скачут, как называл белок, встреченный утром мужик, «векши», бегают собаки… Из окна дома напротив порывом ветра доносится «…Всё за 77 рублей! Фикспрайс!»
Меня тянет на землю голос моей собеседницы.
…— Это всё распад наших правителей, от Хруща ведет от придурка: он гонку вооружений запустил и Союз развалил. Всё развалил. Спасибо Путину, вовремя взял Крым. Как не говори, всё равно молодец. Ругают его ругают, но он много чё сделал, умница. В магазин придешь — всё по крайней мере купишь. Конечно про качество я не говорю. Про качество… Но по крайней мере всё можно купить, не то, что как вот раньше, очереди стояли, ничего было не взять. Кошмарно. По талонам давали. И конфеты давали и одно и другое давали. Помнишь?
— Помню, — киваю я. Хотя, что я помню? Мне в 91-м одиннадцать всего было… Ничего я не помню…
— Хорошо, что я работала в ателье, девчонки из магазина, приходили к нам шиться, у меня по крайней мере, у моих детей всё было! Коробками! Упаковками! Но за счёт чего они это всё видели? Без связей, как бы мы тогда выжили? Так бы ничего не видели! А так: и сухари, и печенья, и пряники, и неженка, всё было! Так что вот! Голосовать не за кого, только за Путина. Надо идти, надо…
Хозяйка дома замолкает выговорившись. Какое-то время мы оба молчим опустошенные, затем я встаю, только теперь вдруг почувствовав, как устал за этот длиннющий день и за всю эту поездку.
— Спасибо вам, — говорю. Хорошо тут у вас. Поеду…
Женщина, приземлённая со своих орбит звуком моего голоса, завершает свою речь:
— Ванга давно уже сказала: «Придет маленький белобрысенький и страны к России все повернутся, а Америка должна уйти под воду». А вот поднимается уровень воды-то. Ну в общем, короче говоря, такие у нас пироги…
