Пишут мне два года назад примерно в это самое время:
— Иван, 28 января в Киржаче открывается первый музей наличника! Будет праздник: «День наличника», и мы надеемся, он станет ежегодным! Может быть у вас есть возможность с выставкой приехать по такому случаю?
«Ну как такое пропустишь?!» — думаю.
— Конечно приеду! И выставку привезу!
Приезжаю.
Для экспозиции мне отводят выставочный зал, и народу, против опасений, действительно много!
Часам к трём ажиотаж спадает, и как раз тогда в зал под руку входит пара: женщина лет семидесяти и мужчина лет на двадцать наверное постарше, в тёмных очках. Он опирается на женскую руку, видно, что женщина — что-то вроде провожатого, ведёт его. Они проходят вдоль стен с фотографиями негромко беседуя, обсуждая что-то. Я не прислушиваюсь, подключаюсь лишь когда женщина обращается с просьбой рассказать.
— Он резчик по дереву, и наличники раньше делал. И сам придумывал узоры для них! — С гордостью представляет она своего спутника. А я — социальный работник. Я обслуживаю его. Семь лет как жена умерла, и вот стал как он беспомощный, слепым стал, я обслуживаю его. Вот он слепым — у него столько вырезанного дома! Этсамое, доски, веретено, еще что-то…
— Художественная резьба по дереву. — негромко, с достоинством поддерживает разговор мужчина. В музее три экспоната — нашего района — моих.
— Нашим бабушкам когда дают задание, чтоб мы что-нибудь (Владимирская область) сделали — он скворечников сделал нам! Четыре!
Ничего не понимаю. Резчик? Незрячий!? Скворечники?!
— Это уже сейчас, когда зрение…?! — переспрашиваю я их невпопад.
— Ну конечно! — возбужденно жестикулирует женщина. — Ой, мы с ним идем выбирать, материал нужен вот резать, вы представляете, нужен материал. Идём, спрашиваем: «Вот тут лежат? Я ему всё показываю, а он наощупь выбирает — какой длины, влажности, чего ещё… Потом когда ему выпиливать, тоже надо показывать. Надо ему этсамое, всё равно…
Женщина эта, мне кажется, так говорила бы и говорила, но мужчина её перебивает:
— Ой это сейчас это… хвалит, а то — ругается: то палец поврежу, то это… А скворечник да-да-да-да… — отчитав спутницу, он поворачивается ко мне, поясняя, — Я делал долблёнку. Мне принесли липовых этих, чураков таких… Я их просверлил длинным сверлом, потом стамесками уширил, лето́к этот вырезал, пол, потолок, крышу, всё…
Тут снова включается женщина. Чувствуется, что по части говорения она берёт верх:
— Там во дворе выставлен скворечник, у меня внучка приехала: «Ой баба, чего ты не показала-то! Смотри какой скворечник! — он на улице как кормушка для это…
Но и он не сдаётся: перехватывает инициативу на первом же её вдохе:
— У меня кормушка сделана так: верх — купола. Церковные. Значит три центральные… Там купол, крыша такая, значит всё в алюминии, всё резное сделано. И на прутиках это, площадка. Туда корм птицам. И на балконе он у меня стоит.
Тут, не желая перебивать, но всё же не в силах сдержать ремарку, женщина наклоняется ко мне и громким шепотом добавляет:
— К нему соседи приходят, как раньше, кто чего — заказы делают. Думают, он видит! Вот. А он всё в слепую!
— А синицам — мужчина делает вид, что его никто не прерывал, — я сделал кормушку-карусель такую… Это только для синиц. Значит прямоугольная такая рамка делается, в центре ось, эту ось во что-то деревянное надо воткнуть… Так? А на крайних этих загибах, там еще маленькие рамки такие сделаны. Тоже они вращаются. То есть большая рамка вращается, а на торцах — маленькие рамки. К маленьким рамкам приделал гардинные прищепки такие. Кусочек сала отрезаешь, этой прищепкой — раз!
Я пытаюсь представить, но выходит плоховато…
— А почему такое только для синиц? — уточняю.
— А! — радуется очевидному вопросу мужчина, — Так на подвижной этой, основе, только синица может сидеть! Никто не может, ни одна птица, только синица может! И вот значит слетаются! Я повешу… — он осекается, но через секунду находит нужные слова, — Ну сейчас-то вот сын уже вешает сало-то им. Ну вот они значит зацепятся. Если две — то переворачиваются, но не улетают! Вниз крутятся! А если вот их стая прилетит — три или четыре, они все садятся, и друг-друга катают! Вот потеха!
— Ну вы приходите посмотреть, это сфотографировать можно, он всегда дома! И посмо́трите! — снова подключается женщина.
Я обещаю, что непременно буду, хотя и понимаю, что сегодня точно не получится, потому что темнеет, а назавтра я уже должен быть в Москве… И вдруг вспоминаю начало разговора:
— Постойте, вы же про наличники говорили! Как вы сказали? Вы узоры наличникам сами придумывали?
— Ну да. Журналы всякие смотрел! Подборки… — начинает рассказ этот удивительный человек, — у меня много литературы было по резьбе по дереву… Там части брал, тут… Потом глядел, как соединить, чтобы хорошо было…
Но не менее удивительная женщина не даёт ему завершить повествования:
— Он вообще, знаете, бывший партийный работник! Бывший партийный работник, да… Но вот находил видимо в этом… А мы с ним начинали работу вместе в Комсомоле. С шестьдесят первого года вместе работали! И как судьба соединила — и вдруг я соцработник! И у нас сейчас все думают: ой чего он тут делает на выставке! Я его привела, он получил на две недели наслаждения!
Краем глаза я смотрю на мужчину: чуть наклонив голову, он внимательно слушает, а при этих её словах хмурится, но всё же кивает… Дослушав, прибавляет к её приглашению своё:
Вы приходите в гости-то непременно, это всё видеть надо!
— Я планирую! — радостно надеюсь я. — Прямо сейчас к сожалению не получится, я тут до вечера на выставке, но я же ещё приеду в Киржач непременно!
— Мне бы только не помереть от старости! — пожимая на прощание руку, просто замечает снова этот человек.
…
На том и расстаёмся.
В следующем, 2018-м в Киржач я, увы, так ни разу и не съездил: не сложилось. Да и день наличника (хоть в этом и есть что-то очень символическое но,) всё-таки жаль, что совпадает и с моим днём рождения….
А Валентина Александровича Ананьева (так звали этого человека), как я узнал сегодня, не стало в том же 2017-м году, вскоре после нашей с ним встречи.
⠀
PS А фотографии из Никифорово — деревни близ Киржача.
