…— Теперь сменилось руководство. Ничего вроде. Но то же самое всё на самом деле.
— А чего вам они?
— Да вот хотя бы… я живу вот… памятник у нас рядом развалился. Видели развалины? — женщина показывает в ту сторону улицы, где я еще не был.
Женщине чуть за семьдесят, мы с ней просто на улице разговорились, безо всякой привязке к дому. Сначала про деревянное, но очень скоро, как это часто бывает, перешли к более важным для неё вопросам.
— Нет, — говорю, — туда не дошел ещё.
— Развалины-то… Памятник! Вот такой же архитектуры — она кивает на дом каменный дом напротив.
Смотрю. Колонны, портик, пять окон, всё предсказуемо. Рядовой такой классицизм середины, должно быть, девятнадцатого века, или, может, даже более ранний. Хотя надо делать поправку на размер городка: может сюда это попозже добралось.
— Я четыре года хлопотала по-моему, чтобы с ним что-нибудь сделали. Он погорел тут, крыша сгорела, весь начал разваливаться…
— Памятник архитектуры?
— Да. Я написала заявление в администрацию, направили на городского главу. Отослали в область. Оттуда прислали, что памятник. Типа нельзя трогать или восстанавливать…
— Ну это понятно — говорю.
«В общем, — думаю, — ничего удивительного: если действительно памятник архитектуры, то кого попало до ремонта не допустят».
— Они наверное собирались специальную фирму с лицензией прислать? — спрашиваю. Женщина улыбается мне в ответ и в её улыбке легко читается наивность моего предположения. — Тот дом еще стоял тогда! Он еще стоял, только крыши не было. Какой-то человек, говорили раньше, хотел его купить, а там еще частники были… квартиры у них. Они ему не продали. А вот когда решили продать, он уже не взял: дом-то уже разваливаться начал… А стена дома-то стоит, вот такое же расстояние до нашего… — Она показывает на пространство, разделяющее нас с ней во время этого разговора. Метра три или чуть больше наверное.
Вообще то, что люди в сёлах люди часто разговаривают издалека, для меня не было открытием. Открытием стало то, насколько легко эта манера общения перенимается: на второй же день ты и сам начинаешь обращаться к людям, стоящим на другой стороне дороги, словно они рядом.
— Так вот, — женщина продолжает, — стена упала и всё-таки хлопнула нас по терраске, дом тот почти снесла… наш не снесла но трахануло порядошно… И трещина у нас пошла. Я сразу написала… Это в 82-м году где-то всё. Жалоба ходила-ходила, потом я сама ходила-ходила, спрашивала и была еще эта… в администрации… она вообще сказала, — тут моя собеседница повышает тон, имитируя казённый голос сотрудника администрации тех лет, — она приезжала тогда и сказала: «Я смотрела — эта стена никогда не развалится, не упадет. Ни-ко-гда.»
И потом ещё передразнивает её:
— Ни-ко-гда… Ага, как же. Всем понятно, что скоро упадёт: огородили значит, забор поставили, людям не пройти повдоль, стали ходить по улице. Забором подпёрли-поставили, чтобы не упала она. Вот в мае 17-го года стена всё-таки упала. Хорошо у меня внучка прошла, пять минут как прошла в школу! И она так упала, рухнуло с полстены на дом наш. Хорошо мы дома были. Муж смотрел телевизор, я ещё дремала. Утром всё было, внучка только что в школу прошла. Меня аж подкинуло на кровати-то! Не поняла, что такое! Пошла, побежала, думала муж упал: он такой мощный у меня. Он бежит ко мне: «Я думал что-то случилось!» А потом к нам стучат в окно, люди уже, соседи. Пошли откапывать нас. Дверь завалило на такой высоте — она показывает по бедро примерно. — Мы тыр-пыр, и никак. Откидали за сколько-то часов, мы вышли — всё кирпичами завалено, такая куча кирпичей, по пояс… Ещё терраска спасла дом-то наш: приняла удар. Но всё равно его пошевелило и крышу как бы немножко сдвинуло. Мы-то сразу посмотрели — вроде ничего. А потом люди говорят — у вас даже шифер посъехал. И точно — пришлось потом перекладывать шифер: он посъехал весь.
— Глава администрации пришла: «Ой, вы только не афишируйте пожалуйста, никому-ничего… Это самое… Мы всё вам возместим, всё возместим… И давайте переселяйтесь в квартиру! Я говорю: «Уж чего переселяйтесь-то? Уже всё упало, дак чего?»
Женщина так ярко и живо рассказывает, словно это происходит прямо сейчас. Наверное она снова проживает тот момент, по крайней мере я смотрю на неё и кажется, словно она действительно вовсе не здесь на улице с пакетом из магазина, а всё еще там, в доме, на который упал кусок стены…
— …Где-то неделю мы ходили по кирпичам, по горе по этой. Потом всё-таки пришел кран и начали убирать. Не кран, а ковш. Трактор с машиной. Убрали у нас, всё перековыряли, всю территорию разворотили… Крыльцо развалили. Без крыльца мы… Ждём-ждём… Развалина эта стоит рядом, в ней туалет уже сплошной… Нам, — она снова переходит на официальный тон администрации, — «Давайте подождём — говорят — может область даст указание снести всё? А когда мы дом снесём, мы вам и спланируем местность, а то тут тротуар у нас замяло и крыльца вот у вас теперь нету…». Ладно, стали ждать-ждать. Лето прошло. Потом осенью… Эта из администрации уходит — на неё уголовное дело: она там себе машину купила, а записала на школу. Ладно. Новый пришел: «Тротуар мы вам не собираемся делать, чего это мы у вас тротуар мы будем делать?» Я говорю: «А почему не делают? У нас же были тротуары!». Он: «Напишите в администрацию чего вам надо, администрация мне позвонит, я вам дам чего там надо». Написали. Администрация послали письмо в это… В памятники, в область. Там постановили принудить жильцов отказаться от этого жилья. В пользу как бы администрации что ли… И там уже решили что делать. Так сколько времени прошло, а ничего. Никто не пошевелился. Ни снесли, ни жильцов не собрали, никого не принудили. Так всё и развалилось! Это хорошо мы ещё живы!
Какое-то время мы молчим, смотрим на откуда-то появившегося и теперь усиленно мяукающего то у её ног, то у моих, кота. Затем женщина продолжает монолог:
— Ну прокуратура приходила там: проверяли, никто ли не пострадал. Я говорю: «А чего бы пострадал дак чего? Чего, кто-нибудь бы пошевелился? Дак нет, никого вы б не наказали. Чего хоть вы тогда ходите, говорю? Для чего? Для отписки, что мы не пострадали? Ну и чё? И всё. И дед ходил к этому новому главе. Всё без толку. Я говорю: «Знаешь что, наплюй. Кланяться я не собираюсь. Я вообще не люблю ходить, просить, ныть… сделаем всё сами что ли». Забор сделали… тротуар он сам сделал, крыльцо. А-то скоро зима, всё занесет, как будем без крыльца так жить? Плюнули. Надежды, ни на эту под уголовным, ни на нового этого… (как хоть его?) никакой. Это бесполезное дело. А муж после операции, ему тяжелое вообще ничего нельзя. А привезли нам кучу гравия, посыпки. Вот что хотите то и делайте. Я говорю, ведь куча-то, надо ведь раскидать лопатой! А мужу нельзя сейчас, операция только что была тяжелая… А он разве усидится? Всё начал лопаткой кидать. Я его отматерила… А всё равно, я когда по ягоды ездила, он всё равно выровнял сам. Всё сам лопатой выровнял… Никто… даже не послали ни помощников… Я хоть пошла, думаю, может трактор — «А мы трактор не планировали вам тут, чтобы трактором»… А чё, говорю, тут минутное дело бы, разровнять-то! Во! Какое отношение! Не возместили ничего… А-то «вы не афишируйте!» Я говорю: «Ладно, не буду афишировать». И ни помощи никакой, ни копейки не дали. Ни на пиломатериалы, ни на забор, ни на чего, ни на крыльцо… и плевать говорю на них. Бог сам не Керя Киряюничев, как папка у меня говорил, он сам всё видит! Вот так вот. И дай бог им здоровья. Пускай живут и барствуют. Такое отношение…
Я молчу, женщина тоже замолкает и повернувшись собирается, кажется, уходить, но вдруг, словно вспомнив о недоговоренном, поворачивается и с пылом продолжает вновь выразительно имитируя сотрудника администрации города:
— «Ой да знаете, мы сколько и так денег затратили, пока тут нанимали всех! Не представляете!» — затем снова переходит на обычный свой голос. — Да нам-то без разницы. Скажите спасибо, что мы еще живы. А если бы погибли, дак всё равно никого бы не наказали. Я вот сейчас подумала-подумала: и вот как-то сразу если, то не так страшно, а вот сейчас как подумаю — вдруг бы внучка попала под эту стену. Ей пятнадцать лет! Или мы бы оба там легли, она б как одна осталась? Вот… А была кучка опилок у нас (это перед девятым мая комиссия ходила). Такая кучка небольшая — курицы были. Написали нам предписание: пять тысяч штрафа, если мы не уберем эту кучку. Предписание! А вот кто на них напишет предписание? Такая куча осталась от этого памятника-то — полтора этажа! Там же мусор бросают, и кошки и собаки эти бегают, разносят инфекцию. Кто напишет им предписание убрать это всё. Я вообще в шоке я удивляюсь какие законы у нас… Вот так вот…
#ВПоискахНаличников #НиДняБезСтрочки #Новосибирскаяобласть #Новосибирск #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #окноширокое
#деревянноезодчество #русскаяархитектура
