Россия | Nalichniki.com - страница 4

Бабочки

…—Здравствуйте! Вы не возражаете, наличники у вас сфотографирую?

Мужчина, хлопотавший до этого около машины, смотрит на меня с удивлением.

— Пожалуйста…
— Очень красивые! — улыбаюсь я, стараясь объяснить своё поведение.
И уже поднимая камеру, добавляю:
— Это исторический дом наверное?
Ответа я общем не жду, но мужчина смотрит приветливо:
— Шестьдесят лет ему всего.
— Шестьдесят лет? — не могу поверить я. — Послевоенный?

Он кивает. Я, улыбаясь, смотрю на дом совсем по другому: «Ещё секунду назад казалось, что дом дореволюционный, а тут… Надо же!» — размышления прерывает голос хозяина, который, тоже улыбаясь моему интересу, поясняет:

— Я специально его… Время трачу. Скоблю-чищу-крашу… Не хочу ни сайдингом погрывать, ничем. На всю улицу уже нет бревенчатых, я последний…— Да? — снова не верю я ушам своим. — Он ещё и последний?!
— Да, — разводит руками мужчина. — Ну есть конечно там в стороне, но по центральной я посмотрел…
— Вот это да…

Я подхожу ближе и замечаю совершенно удивительное — на поверхности брёвен, на наличниках, на подзоре крыши — везде сидят бабочки! Моё приближение спугнуло большинство из них, но даже и теперь, когда я ошарашенно поднимаю камеру, их всё равно не меньше десятка.

— Да это чего-то нашествие… — со смешком пожимает плечами хозяин дома, но вдруг меняет тему, — А вы вообще этим занимаетесь?— Да, — аккуратно киваю я, стараясь не спугнуть бабочек. — Это как раз для виртуального музея наличников — показываю на камеру, и протягиваю ему карточку, которых, как раз на этот случай, полны карманы

Мужчина берёт открытку, разглядывает картинки на ней и, несколько задумчиво произносит:
— А у меня супруга в художественном направлении фотографирует… Изучает… Тоже ходит наличники фотографирует!
— Ого, — смеюсь, — так мы коллеги!
— Да, да. — кивает он. — А вы на фестиваль?
— Ага, — подтверждаю я, — приехал на один день, лекцию прочесть как раз про наличники.

В этот момент одна из бабочек садится ему на макушку, но не удерживается и пересаживается на плечо, однако стоит мне дёрнуться к камере, как, спорхнув, она исчезает в листве, словно и не было тут никого.

Мужчина сначала непонимающе смотрит на мои резкие манёвры с камерой, но успевает заметить мелькнувшую прямо перед его глазами тень и лоб его разглаживается:
— В прошлом году другие, серые были. А в этом году смотрю — чёрные гусеницы ползают везде.
— Так это что же, — чувствую я в себе рождение лепи́доптеролога, — если чёрные гусеницы, то будут коричневые бабочки?
— Да-да-да, — с видом человека, подтверждающего очевидное, отвечает хозяин.

Я подхожу чуть ближе, чтобы заснять сразу четырёх бабочек на наличнике, восторженно оборачиваюсь к своему собеседнику, но он, оглядывая дом критически, только лишь добавляет:

— Вот до палисадника никак руки не дойдут… А дом строили — мне год был. Наличники старенькие, я их стараюсь поддержать, ну хоть как-то…

И снова уходит к машине.
…
⠀
PS Друзья, вместе Gluhoman-go.ru мы организуем поездку в Шую, Южу и Палех 1-2 декабря. В программе лаковая миниатюра, удивительный художник Яр Пикулев и, конечно же, наличники-наличники-наличники!!! Такого разнообразия насмотримся, что я аж сам подпрыгиваю предвкушая. Одна только проблема, осталось места то ли два, то ли три. Но может это как раз ваши? Заходите! И поехали!)

#ВПоискахНаличников #Ворсма #НижегородскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Страховой жетон

…— У нас тут, знаете, был ещё жетон такой сверху висел, вы знаете про такое?
— Страховой жетон? — Я пытаюсь разглядеть след (обычно после снятия страхового жетона остаётся овал или круг невыгоревшей краски) но ничего не нахожу.

Женщина — не бабушка, хотя и в годах — остановилась уточнить о причинах фотосъемки. Без существенной заинтересованности, характерной для маленьких городков и деревень, без «наезда», с которым иногда сталкиваешься в городах покрупнее. Просто из интереса. Я рассказал о музее наличников, а она вспомнила про жетон.

— Да, такой старый, выпуклый… Чесались же у кого-то руки, сняли ночью! Страховое общество «Якорь» было. Это, я смотрела, когда Александр I утвердил создание первого страхового общества России! Тысяча семьсот какого-то года, да… И вот это как раз у нас дом был застрахован, понимаете! Я всё, вот так вот, — она поворачивает голову назад, показывая, как выходя из дому, она приглядывала за жетоном, — выходила смотрела, на месте? На месте. Вот сделали и оторвали ночью! А до этого ходила я… Причём потом поняла кто: потому что ходили, стучали пара парней и спрашивали про всё старое, они рога покупали, железо старое, иконы все спрашивали… Ну наверное увидели эту табличку и сняли.— Ну да, — соглашаюсь, — у таких глаз намётан: знают что сколько стоит…— Так наши резчики даже говорили мне «отдайте нам это» Я говорю нет: пусть прибито и прибито, пусть будет так, чтоб видно старину!— Эх жалко! — сокрушаюсь я, вспоминая, — Мне как-то рассказали, что таким «собирателям старины» сразу надо говорить, что это копия, а оригинал дома лежит. А по хорошему, так и на самом деле заменить…— Так это тоже деньги — копию сделать… да она уже была старая, коррозия, по ней видно, что старая… Да что… сколько там они могли взять за эту табличку? Вот в музее там была обновленная, но тоже старинная. На музее. Вот в одно время почти у нас сняли.
— С музея тоже сняли?! — такого нахальства я ещё не слыхал.— Сняли с музея нашего, краеведческого. И они там опубликовали потом, я тоже подписала, что у меня в это же время тоже стащили…
— Это давно было? — уточняю я, думая, что речь, возможно, идёт о «смутных» девяностых.
— Да вот, недавно! Зимой наверное было это. В 2017-м!
— А так-то дому сколько лет, вы не знаете ли? — Я интересовалась в БТИ. Он на балансе в БТИ стоит с 1917-го года. Ну как советская власть стала принимать на баланс, всё ставили и его поставили. Но я думаю, может года десятого-четырнадцатого… А может быть ему уже 50 лет к тому моменту было… Но он крепкий! Каменный фундамент, что сказать! — она гордо разводит руками, всем своим видом показывая, что это обо всём говорит. — И у меня там, знаете, в подвале всё выложено дикарём-камнем. Ну этот… подвал-подпол. Там своды такие высокие — и всё дикарь-камень… Русская печка (уж мы ее конечно сломали, потому что столовую хотели побольше), у русской печки был дикарем выложен фундамент. Он и есть сейчас. И муж у меня… Нанимали мы работников , хотели его разобрать и дикарь выбросить. Так там половая доска — она показывает толщину, сантиметров, наверное в тридцать, — вот такая вот! Я даже не стелю ничего! Ну сто лет, даже по БТИ! Не стелила, ни линолеум, ничего… Там доски просто на полу крашенные. Муж у меня вообще умер, но он хотел, чтоб это оно сохранилось всё. И внуку тоже нравится. «Пусть, — говорит, — бабуля, пусть отстанется!» Все уже повставляли пластиковые окна, а я не хочу. У меня ручки вот эти вот на окнах, дверях, такие знаете, золо́тенькие, медные! Ну потолок у меня двести восемьдесят пять или двести девяносто… вот такие потолки, купеческий дом же! Купеческий. И поэтому я и не хочу… — женщина крутит руками, показывая, насколько она не хочет ничего менять из доставшегося ей… — Там у меня внутри даже, кстати, не дерево, ничего, у меня алебастр, все потолки — лепнина…
— Лепнина даже?! — Я пристальнее гляжу на дом. Заподозрить такое, глядя на него, никак нельзя!
— Лепнина, да, — подтверждает хозяйка. — Вот ещё в доме красивая лепнина, который купца Харитонова. Это потом выяснилось, никто не знал. Ну жили люди, там две квартиры были. Когда делили квартиры, значит, поделили: и в первой половине жили и во второй. Во второй половине у нас жил директор нашего краеведческого музея, а жена у него была из графьев Разумовских. У нас же в Хвалынске граф Разумовский, вот её отец, был судья. И его здание, их дом, находится, вот если проехать туда дальше: сейчас значит один квартал, и вот на следующем квартале. На этой стороне четырехэтажный дом, салатовый сейчас кажется, большой их дом. Кирпичный такой массивный. Там, по-моему, даже есть мемориальная доска какая-то. И их переселили когда после революции, вот дочь осталась, а они масоны были что ли, потому что у нас на кладбище… она была учительницей, моя мама тоже была учительницей, поэтому они дружили. Вот. И это, как сказать… И у них крест, у Галины Николаевны, на кладбище, масонское такое древо с обрубками! И когда… вот в том доме сейчас москвичи живут… и вот когда стали разбирать завалинку, ремонт стали делать (вот у меня кирпичная, а у них она на столбах, им пришлось по новой делать) и нашли там накладную, или закладную, как она там называлась, значит, что какие-то долги, там всё стёрто было, бледно… Ну она эту бумажку отдала в музей и вот узнали, что эта… — у нас тут был купец Харитонов, который имел тут свои тут молочные магазины и всё прочее, торговец… Вот, в общем, тогда только и узнали, что был этот дом его, купца Харитонова.— А тут много купцов вообще было, не знаете?
— Ой, у нас же купцы торговали всё время. Магазины, лавки были, мясные, молочные… На этой стороне всё перестроено, это всё деревянное было, мы когда в детстве здесь жили… я в Сибири тридцать пять лет отжила и приехала сюда.
— Ого, а где? — удивляюсь я.
— В Кемерово.
— Здорово! Я и там когда-то наличники фотографировал!
— Ну вот, — игнорирует она моё замечание. — И эта… И приехали сюда, купили этот дом. Душа потянула меня сюда. Тут рай блаженный. Климат.. Ну не то, что гораздо лучше, тут вообще рай! Ну я тут выросла, я, как уехала туда после учёбы по распределению, вот там тридцать пять лет отбу́хала. И вот вернулись сюда. Ни разу, ни одного дня не пожалела, что я приехала из Сибири, хотя тридцать пять лет всё-тки там прожила…

Вопросы соревнуются в моей голове: я хочу её спросить о том, сильно ли поменялся город, о том, тяжело ли далось такое решение, о том, как так вообще бросить всё… Ещё о чём-то… Но «его величество разговор» как всегда выводит на такие детали, о которых я бы и не додумался спросить.
— Здесь — женщина широким жестом показывает всю улицу, — здесь у нас у многих домов было, во в том доме, в котором Валя живет, были такие, знаете… Крыльцо такое! Здесь были иногда крытые железом, но были резные. И были у всех звоночки такие… двухстворчатые двери были, и были звонки так: деревянный набалдашник и верёвочка. Заходишь в это крыльцо, здесь с обоих сторон лавочки для это… Для господ… для хозяев… Вот так вот дёргаешь, а там внутри колокольчик звенит…
— Дёрни за верёвочку, дверь и откроется! — смеюсь я.
— Да, да! Вот так мы жили!
— Эх, как здорово, я такого уже нигде не застал…
— Но вот сейчас их уже не осталось, сломали все эти крылечки, осталось только литая где резьба… Знаете, у нас в центре, где был у нас овраг и такие вековые деревья, и когда их пилили, чтобы, значит облагородить площадь этой церкви, мы все переживали: там у нас был горсад, парк, мы все туда ходили танцевать в детстве, а там вот такие вековые деревья и их все посрубили и сделали площадь… А рядом с церквью, там комбинат, раньше, в советском союзе, это был консервный комбинат (у нас же кругом сады, яблоки, мы же яблочный край!) Так вот там, кованая арка! Вы её сфотографируйте обязательно! Там такая аллейка небольшая, это комбинат сделал и арка эта.. Старая тех времен ещё. А если дальше поедете, там ещё есть дом старый, кирпичный, купца Немойкина… ой, история тут такая богатая, я вам если всё расскажу, вы сфотографировать до темна ничего не успеете! Ну всё, шагайте-шагайте, столько у вас ещё впереди!

#ВПоискахНаличников #Хвалынск #СаратовскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Баба Лиза

…— Баба-Лиза в 1905-м родилась, это помню… хотя вообще о ней только сервант помню с конфетами… хорошие были конфеты, правда запах странный такой: вроде и приятный, а так вроде и нет. Какие-то наверное, самодельные конфеты были: я таких ни до, ни после не видел… Она вообще тут в рядом жила: в последнем подъезде, а мы в первом. Ей лет было уже ого-го, мы правнуками к ней ходили. Хотя чего ходили, я сейчас-то не знаю: дел у ней никаких никогда не было, помогать вроде не надо было… хотя сколько мне лет было? Пять? Восемь? Игрушек дома там не водилось… только сервант старинный, такой снизу глубокий, а сверху потоньше и с зеркалами поплывшими… где вот он интересно делся?… Скатерть у неё была белая, кружевная… Сейчас подумал: а я ведь даже, к стыду своему, год не помню, когда её не стало…

Я молчу, только слушаю… бывает так, что человека даже расспрашивать не надо, он и сам рад поделиться. Вот, кажется, тот самый случай…

— …Вот зараза, память-то: человек был, ты его видел когда-то, общался наверное, потом рассказывали… ну наверняка же что-то о ней рассказывали… она вообще папина бабушка-то была, но у нас так уж повелось, что за память в семье женщины отвечают… Смеёшься?
— Да у нас так же! — киваю я.
— Ну вот… у мужика голова другим занята. Мужик наперёд планирует, достигнуть, завоевать! А женщина хранит достигнутое: себя в первую очередь, детей… мир и покой в семье, опять же… Поэтому, кстати, если будет когда-нибудь мир во всём мире, то под женским началом… это к сожалению не я придумал… хотя мог бы… а чего я говорил? — мужчина вдруг прерывается в размышлениях, глядя ещё сквозь меня, но уже возвращаясь…
— Про память в семье, что женщины хранят, про…
— А, ну да! Что мама рассказывала. Да. Баба Лиза у нас жертва сталинских репрессий, вот я про что хотел рассказать. Самая, причём, что ни на есть жертва! Сидела, правда то ли два, то ли три года, но по самой популярной тогда: «расхищение социалистической собственности!»…

Сказать, что я уже слушаю раскрыв рот — ничего не сказать: редко когда о родственниках, ставших жертвами репрессий рассказывают с таким воодушевлением и, пожалуй, даже упоением! Он тем временем продолжает:

— Ой, ну это вообще легендарная история у нас в семье. Дело значит было так… я конечно совру в деталях… слышала б меня мама, она б поправила конечно, но ладно, чай не на допросе… В общем так… Годы это тридцатые примерно, ей, значится, сколько? Ну, лет двадцать пять, скажем. В каком городе дело было вообще не знаю… ну короче! Работала она тогда то ли кладовщицей, то ли уборщицей, то ли ещё кем. Образование у неё — одна церковно-приходская школа, класса четыре, кем уж там на завод устроилась, я так понимаю, и то хорошо по тем временам. Ну вот… значит обнаруживает она в какой-то подсобке решетки. Ну лежат решётки какие-то. То ли двенадцать, то ли тринадцать штук… вот сейчас задумался, решетки или сетки? Не помню. Я всегда их себе представлял, как секции забора «рабица», хотя, хрен знает, может они и поменьше были… ну и вот… в общем, неделю вроде лежат, месяц… чуть ли не год они там пылились никому не нужные, пока она их домой не отпёрла. Тяжёлые были вроде… я почему-то помню, что килограмм по пятьдесят, хотя как она тогда их… ну, а с другой стороны, может и правда…

Некоторое время молчим, потом собеседник мой вдруг озадаченно переспрашивает:
— Чего я говорил?
Я улыбаясь, потому что сам также периодически теряю нить рассуждений, подсказываю,
— Сетки-решетки. Домой она с завода их унесла…
— А, ну да! На унесла и унесла. Я себе так запомнил эту картину: она ими вроде огород оградила. Вкопала их наполовину или насколько там… ну чтоб ограду соорудить. Вот…

Тут снова следует пауза, но, как я догадываюсь, уже не случайная, а намеренная, драматическая, для создания нужного эффекта. Да я и сам так люблю рассказывать, когда отвлекаешься на самом интересном вдруг месте, и сам даже вроде бы забываешь зачем…

— Ну так они и стояли у неё на огороде год, — возвращает меня к рассказу голос собеседника, — и ещё бы бог знает сколько там простояли, если б какая-то очередная комиссия не выявила пропажу! Стали искать-выяснять, кто-чего, она сразу сама во всём и созналась. Что, мол, стояли долго, думала, что ненужные. Это, я сейчас понимаю, её и спасло тогда. Два, или три года ей всего дали… А могли бы ведь и, сам понимаешь, того… а всё потому, что решетки-то эти оказались очень даже нужными катализаторами каких-то там реакций. Химзавод же.

Он снова делает паузу, но будто сжалившись, продолжает почти сразу:
— Я прям представляю, как наверное ржали над ней чекисты, выкапывая этот забор и таща его обратно: ты только прикинь: катализаторы реакций. По полсотни килограмм каждый, тринадцать штук. Полностью платиновые!!! Семьсот килограмм чистой платины вкопано в землю по периметру огорода! Сверкало наверное так, что этот забор полгорода замечали, но никому и в голову не приходило!

И ещё через несколько секунд, словно выговорившись, и потеряв интерес по мне, как к собеседнику, он безо всякой связи с нашим предыдущим разговором задумчиво добавляет:
— Вот… А ты говоришь репрессии…
…

PS Друзья, предзаказ календарей с наличниками подходит к концу, осталось два дня: вторник и среда. Если вы хотите его, то теперь самое время!
Ссылка вот: https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019. Надеюсь всем достанется

#ВПоискахНаличников #Екатеринбург #СвердловскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Как я познакомился с английской королевой

 …— Вы историк что ли? — раздаётся позади меня женский голос. 

Поворачиваюсь.
Женщина в зелёном плаще, под зонтом. Я в капюшоне, прячу камеру под курткой. Бегаю от дома к дому, фотографируя и надеясь, что она не промокнет напрочь.

— Нет, — отвечаю, — фотограф. Но историей интересуюсь очень…
— Ну я ж и говорю, историк и есть. — перебивает меня женщина. — А чего этот дом заинтересовал так?
— Наличники, — говорю, — необычные тут у вас. Красивые.
 
Сколько раз я говорил эту фразу, не счесть уж наверное. И всякий раз не знаешь чего ждать в ответ. Вот и сейчас, женщина, посмотрев внимательно на дом, задумчиво тянет нараспев:
— На-ли-чни-ки… Да-а… Де-ре-вян-ные…

И через секунду, словно очнувшись от сна, тряхнув головой, выдаёт вдруг скороговоркой:
— Слушай, ты мне голову не морочь, я таких, как ты насквозь вижу. Сначала просто сфотографировать, потом просто померять… А потом просто эта… Того! Ты мне зубы не заговаривай! Вы чего там опять придумали? Сносить будут, или чего?
— Да нет, я на самом деле наличниками интересуюсь! — улыбаясь парирую я, с сожалением вспомнив, что все открытки и визитки остались в машине.

Женщина оглядывает меня неодобрительным взглядом и цедит так язвительно:
— Молодой человек… Где вас только берут таких… Стыда нет, так хоть признались бы в этом! Наличники! Интересуюсь! А я королева английская! Тьфу!

И, резко крутанувшись на каблуках, женщина шлёпая по лужам удаляется от меня, гордо подняв голову и более не оборачиваясь…
…

 PS Напоминаю про календарь с наличниками! На то, чтоб его заказать осталось 5 суток. Если сбор превысит прошлогодний (на что вы вполне можете повлиять) к каждому календарю в подарок будет набор стикеров с наличниками. Не откладывайте на последний день: продлить сбор я не смогу, так как тогда задержится печать и доставка календарей.

Ссылка вот https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019

 #ВПоискахНаличников #Павлово #НижегородскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Ну что ты спишь?

Свежим майским утром снимаю в Кашине. Город небольшой, но резьба тут для Тверской области нехарактерная: наличники со встречными волютами, — улиткоподобными спиралями в верхней части. Отголоски каменной архитектуры конечно, но какие далекие…

В соседнем Калязине, откуда я еду, такого нет, поэтому радостно, как щенок по первому снегу, скачу я от дома к дому, выискивая и радуясь изюминкам: тут завитки поглубже, тут боковинки выкрашены в два цвета, а тут вдруг просто такая гармоничная резь, что диву даёшься.

Кашин — город-то небольшой, а всё равно походить приходится: на один дом с наличниками — наверное, с десяток тех, которые вовсе снимать незачем. Но солнце в полнеба, настроение ещё в два раза шире, трава только-только пробилась, птицы — наверное в салочки — гоняются друг за другом, колокола, улыбаясь, перезваниваются то тут то там, стряхивая остатки сна: весна.

У одного из домов, щёлкаю затвором, проверяю на экранчике свет и резкость, поднимаю камеру ещё раз и вдруг низкий мужской голос прямо надо мной раскатисто произносит:
— Порезче!

Резко оборачиваюсь…
Никого. Ряд домиков, забор сзади каменный.
Чувствуя себя полным дураком, медленно поднимаю глаза наверх. Никого.

Голоса в голове это неожиданный симптом, думаю. Показалось может? Внимательно смотрю ещё раз на экранчик камеры, соглашаюсь с невидимым голосом, что наверное дёрнул объективом и снимок вышел нечётким, как вдруг…

— Не спи! Порезче-порезче, давай!

Прямо надо мной голос. Низкий мужской глубокий, причём как будто бы отовсюду… Оглядываюсь во все стороны, уже плюнув на то, как выгляжу со стороны: пустая кривая улица вдоль старого каменного забора. Далёкие где-то детские голоса. Небо, колокольный звон и, метрах в двухстах от меня, мужики перекладывают крышу.
Никого. Ну никого!

Поднимаю камеру.

— Ну что ты спишь? Порезче я сказал! — Тем же глубоким голосом, едва заметно напирающим на «о».

Да что ж такое-то… Снимаю наконец наличник, дом целиком… «Всё резко!» — стараюсь думать я вслух, уже скорей не для себя, а для, очевидно, внутреннего комментатора…
Шагаю прочь.

Вдоль загибающегося вправо забора, к следующему дому, затем дальше-дальше, пока не дохожу до мужиков, перестилающих крышу. Всё это время голос себя никак не проявляет, я уверяю себя, что ничего не было, потому что такой бодрый погожий день никак не похож на те, очевидно мрачные, дни в которые двери съезжают с петель, а нитки — с катушек…

Трое мужиков, отложив дела, сидят на полуразобраной крыше, глядя куда-то поверх меня за забор, один делает знак, что заметил меня, чтоб, мол залезал к ним, кивает на лестницу, приставленную сбоку. Взбираюсь.

За каменным забором, вдоль которого тянется улица, большой шатровый храм с колокольней, разносящей звон по всей округе.
На звоннице, против обыкновения, одна позади другой — две фигурки. И как раз в тот момент, когда я это замечаю, тот самый низкий мужской голос, невозможным образом перекрывающий даже колокольный звон, вновь заполняет собой всё окружающее пространство:
— Порезче я сказал. Не затягивай, но и не обрывай.

И одна фигурка подходит к другой.

Мужик, позвавший меня на крышу и неотрывно, как-то по особому, тревожно-пристально, глядящий на колокольню кажется даже с блестящими глазами, склоняет ко мне голову и негромко отрывисто поясняет:
— Сын. На звонаря учится. Впервые на звонницу поднялся.
…

PS Друзья, мне будет страшно обидно, если за восемь дней, через которые закончится заказ на календари с наличниками, вы не успеете забронировать себе экземпляр.
Ссылка вот: https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019, добро пожаловать!

Вперёд за цыганской звездой

…— А вы женаты, или как?
— Да, — улыбаюсь, — а что?.
— Вас в командировки жена нормально отпускает? — вместо ответа снова спрашивает мой новый знакомец.

Дядька этот остановился поодаль пока я снимал, некоторое время понаблюдал крутя в руках сигаретную пачку, но так, вроде бы, и не закурил. Спустя же несколько минут, не торопясь, с видом человека никуда не спешащего, подошёл явно просто поговорить, и, указывая на дом, начал с ничего не значащего: «А я тоже люблю таких вот чудаковатых старичков. Есть в них что-то… Что-то весомое, значительное, харизматичные, если угодно…»

Усатый, лысый, в длинном пальто глубокого синего цвета, с белым в мелкий узор шейном платке и запоминающейся хитринкой в глазах. Вылитый Андрей Бильжо, причём его, кстати, тоже зовут Андреем. Только голос не похож: ниже, басовитее, и говорит он, пожалуй, медленнее.

— Отпускает конечно… — отвечаю я после секундного раздумья, — Хотя «отпускает» не то слово: я ж не разрешения спрашиваю, просто говорю: в таких-то числах еду на столько дней. Плюс, у меня гибко всё: изменилось что-нибудь, ну что ж, перенёс на три дня, бывает…

К этому моменту мы уже обсудили, и непонимание ценности деревянной застройки жителями города, градостроительную политику Твери и… развод Андрея, ставший следствием начавшихся его длительных командировок. Он пояснил это так: «Мне жена предложила: «Давай сразу разведемся, тогда езжай», я, как честный человек, предпочёл согласиться. Со стороны женщины опрометчивый поступок». Поэтому мой откровенный ответ был вполне закономерен.

— А вы, — спрашиваю, — на сколько тогда в командировку уехали?

Я ожидаю услышать в ответ что-нибудь вроде полугода или больше, но всё оказывается не так драматично:
— Трёх дней не прошло… Три дня, не прошло… Насмешка! Это надо просто представлять… три дня, это ещё хорошо! Слушайте, Средняя Азия совсем не создана для нормальной жизни, я сказался больным и сбежал при первой оказии.
— И что, домой?
— Ни в коем случае, — кривится он, — я вот этого не понимаю, чтоб развестись и вместе дальше жить… потом — другое дело, а сразу — не понимаю… зачем вот это было тогда? Решение приняли? Приняли. Совместное. Так вперёд за цыганской звездой, чего же ещё?

Он делает паузу, в очередной раз достаёт пачку сигарет, вынимает одну и, спустя минуту, помяв и покрутившей её так и эдак, вкладывает обратно. «Бросает, — строю я предположение, — отсюда, может, и это желание поговорить с первым встречным

— Нет, — продолжает он подумав, — я развёлся и… развёлся. Как и не было. Аннулировал себя… Опять же, переехал. Я каждый раз предпочитаю переезжать, так продуктивнее…
— Каждый раз после развода? — пытаюсь пошутить я, думая, что он имеет в виду «каждый раз при существенных переменах в жизни», но Андрей не улыбается, а просто кивает, поэтому я, чуть смутившись, спрашиваю только:
— Часто?

Он одобрительно смеётся в усы, переспрашивает:
— Часто ли я переезжаю? Или часто ли я развожусь? — он опять достаёт пачку сигарет, но тут же, в этот раз даже не достав сигареты, убирает её обратно во внутренний карман пальто. В среднем раз в год… Это позволяет, помимо прочего, знаете ли, на проблемы городов по другому смотреть, а это помогает в работе. Изнутри, но всецело… в контексте развития, если угодно…
— Ого, — только и могу выдавить я. А где ещё довелось жить?
— Хе, много… где! Вопросы! — хитро улыбается он, и выдаёт скороговоркой, возможно какую-то, одному ему известную, цитату — в Риге-Праге-Копенгагене! Много где. В Австралии пока не жил.
— А… я почему-то думал, что только по России…
— Бывает и по России, — с гордостью кивает он. В Копейске жил, в Альметьевске… В Пензе… А, ну в Ельце конечно. Я сам из Ельца.
— О, — радуюсь я, — недавно был там! Красивый город какой!
— Красивый? — удивлённо смотрит он на меня, — Хотя пожалуй, пожалуй. Я давно был. Душный город по-моему… Удушающий… Тогда говорили: «Елец — всем ворам отец».
Андрей в который раз достаёт уже изрядно помятую пачку сигарет, вынимает, стукая ладонью о ладонь, одну из сигарет, с облегчением закуривает, предлагает мне. Я качаю головой, отказываясь. Он с удовольствием затягивается, щурится, вдыхая и выдыхая дым. С неба начинает сыпать или капать что-то невнятное, закручивающее выпускаемый им дым в причудливые вихри.

— Душный город. — повторяет он. — Уехал оттуда при первой возможности. К тому же еле ноги унёс.

От группы машин и людей, стоящих поодаль, отделяется фигура и, стремительно приближаясь к нам, мужчина — в явно дорогом костюме и лакированных туфлях, которые вряд ли знают мир дальше десяти метров от салона автомобиля, — раскрывает большой зонт над моим собеседником.
— Андрей Евгеньевич, пойдёмте? Вас ждут.

Андрей Евгеньевич ловко отстреливает окурок в сторону ближайших кустов, делает шаг ближе (мы разговаривали стоя довольно далеко друг от друга) и крепко пожимая руку широкой сухой ладонью, улыбаясь прощается: — Желаю успеха!

PS На то, чтоб забронировать календарь с наличниками осталось уже 9 дней.
И говорил ли я, что если мы соберем больше, чем в прошлом году, то вам будет интересный наличниковый бонус? Есть смысл агитировать друзей ;) Завтра расскажу! :) Ссылка вот:
https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019 #ВПоискахНаличников #Тверь

Ждёшь-ждешь

…Ждёшь-ждёшь, ходишь вокруг дома в надежде, что хозяева выйдут. Потом отважишься, постучишься, робея от того, что может это совсем чужие тебе по духу люди, приобретшие это сокровище в наследство или просто по случаю…

Но никто не выходит, не расстраивает и не радует, и ты, ещё немного, уже совсем непонятно чего, подождав, бросаешь последний взгляд и отходишь, прощаясь с этими удивительными наличниками, как с недавно ещё незнакомыми, но вдруг ставшими такими близкими тебе людьми.

Тепло улыбаешься им на прощанье, оглядываешься, не удерживаясь от мысли, что ни ты, ни они не знают: состоится ли в вашей жизни ещё одна такая встреча, или это единственное ваше пересечение, и уходишь благодарный всему миру только лишь за то, что эта встреча состоялась…

PS Это Тюмень.
PS 2
На то, чтоб забронировать календарь с наличниками осталось 10 дней.
Вы же успеете? :)
https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019

Бабушка

— Меня? — неподдельно удивляется бабушка, сидевшая за минуту до этого, по ту сторону окна, по-видимому за столом, и выглянувшая посмотреть, что там за движение вдруг на её тихой улице.
— Вас конечно же! — не сдерживаю я восхищений, — Вас и ваш удивительный дом!

Нечасто встретишь такое сочетание, чтоб и резьба действительно необычная, да ещё и в хорошем состоянии, да ещё и хозяйка такая… настоящая!

— Да ну чего меня… я старая-страшная! Не надо, не надо! — протестует она активно и удаляется вглубь комнаты, откуда добавляет довольно громко. — Дом — пожалуйста, а меня не надо. Пожалуйста, молодой человек.

— Конечно! — кричу я, уже её не видя. — Не переживайте, не буду. Я сейчас отойду, сниму издалека, а потом подойду ещё спросить, хорошо?

Не дожидаясь ответа, отхожу на другую сторону улицы, чтобы снять дом целиком и просто взять паузу в разговоре. Бабушка тем временем закрывает окно и пропадает в глубин. Я заодно снимаю и дом напротив — в надежде, что в окно она видит: мой интерес не ограничивается её собственным домом. Брат — в этой поездке, мы снимаем вместе — делает дополнительно ещё несколько кадров и двух соседних домов, чтоб уж совсем обелиться в глазах этой замечательной бабушки.

Подхожу.

К счастью окно открывается, и бабушка — всё такая же прекрасная в своём в голубом, в белые цветы, халате-платье, и с аккуратно уложенными на пробор седыми волосами, — выглядывает мне на встречу.

— И снова здравствуйте! — шутливо начинаю я.

— Здравствуйте! Вы приезжие что ли? — повторяет она, хитро улыбаясь, наш, пятиминутной давности разговор, дословно.

— Точно так! — вспоминаю я свой ответ. — Вот дом хотели ваш сфотографировать! — ломаю я наконец тот диалог, прервавшийся на том месте, с которого я начал свой рассказ.

— Так а чего он вам? Зачем это надо-то? Прошлый год это… тут тоже ходили, дак потом это… дом сгорел один у нас тут… Вы чего? Это ж такое дело! Сейчас нельзя…

— Так а как же, — пытаюсь спорить я, — историю изучать? Как же узнать тогда? Вот вашему дому сколько лет?

— Моему? — на секунду замолкает, поднимая глаза вверх, бабушка, — семьдесят эта… семьдесят с чем-то навроде…

И тут же сама себя одёргивает:

— Да я сама точно не помню, это вам в эта… в библиотеке же лучче узнавать верно надо. А вы зачем это?

— Для музея наличников, — говорю, — снимаю.

— А! — оживляется она. Эти наличники муж делал, царствие ему небесное и вечный покой.

— Ничего себе, — превращаюсь я в слух, — он резчиком был? Расскажете?

Бабушка вздыхает, облокачивается на подоконник глядя поверх меня куда-то вдаль, несколько секунд молчит, и только когда она начинает говорить, я понимаю, что эти долгие секунды она ещё взвешивала, стоит ли вообще озвучивать эту историю… Но наконец что-то перевешивает и негромкий скрипучий голос её заполняет собой этот майский вечер.

— Он-то это… сильно младше меня был. Отбила я его у этой… у другой, ну знаете, так… Она с ним и познакомила. Пошли, говорит, хороший парень. А у него друг приехал. Ну и она вроде как к нему, к Сергею, а мне говорит, пошли, стало быть, там друг приехал. Пришли. Хороший такой он был, не пил никогда-ничего. А друг так себе. А я молодая тоже была… Ну чего таить, и черти в голове были, да… И хороша собой, чего… Было-было, дак чего ж? Всё было… — она усмехается задерживаясь на фразе «всё было», и будто бы отталкиваясь от неё, продолжает склонившись с подоконника ближе и едва понизив тон — он мне сразу понравился, я даже не хотела общаться: подруга я или чего? Друг его уехал давно а мы всё вдвоем так ходили… Ну я не устояла, отбила… Нечему такому добру пропадать…. А он пропадал. Я ж всё видела, тяготится он ей, ну я и… Ну и вот…

Бабушка вздыхает, ещё несколько раз повторяет «ну и вот», как бы собираясь продолжить, но рассказ видно не клеится… Однако на очередном повторе она, словно нащупав где-то внутри себя правильный тон, продолжает:

…— Ну и вот… Мне тогда сказали, что Маринка гадала на меня, чтоб мне эта… чтоб жизни с ним не будет. Хотела она так. Сама с полгода пождала и замуж вышла. Уехала, кстати, в Ярославль. Вы же с Ярославля? — неожиданно меняет она тему.

— Нет, — качаю головой, — с Подмосковья.

— А… — заинтересованно она разглядывает меня сверху, из своего окошка, — что, за вот этим, чтобы сфотографировать что ли приехали?

— Да. — просто отвечаю я, судорожно выискивая в её словах, за что бы зацепиться, чтоб вернуть разговор к её мужу. — Так а чего она гадала?

Бабушка как-то неодобрительно качает головой, словно говоря: «Прощаю тебе твою торопливость, молодой ты ещё», вздыхает и повторяет мой вопрос:
— Чего она гадала… Так эта… чего гадают обычно… Чтоб насолить обычно. К гадалке поехала. Это же надо додуматься было, поехать, такие деньги заплатить, за тридевять земель…
— Слушайте, — вдруг спохватываюсь я, — а это какой год-то вообще?
— Какой! Мне двадцать сполнилось тогда. А сейчас семисят семь. Считай какой.

— Пятьдесят восьмой? — прикидываю я в уме.

— Ну какой… так примерно, да. — отмахивается она нетерпеливо. — Я ж сказала, тогда двадцать было, теперь вот семисят семь. Сосчитай вот, столько и… и вот…

— Ну ладно… Так чего, — меняю я тему, сгорая уже от любопытства, — гадалка-то ей сказала?

Но бабушка меня разочаровывает:

— А я не знаю. Мне не докладывали чего сказала… Только мы с Сергеем-то пожили двадцать лет с небольшим. Хорошо пожили-то чего… Детей вот не дал Бог, ну так чего… Не всем дано, я ничего не говорю, не ропщу. Мне помогают тут эта… ребятишки. Вот кто в магазин, кто чего… Сама-то я не могу, я с костылями не хожу сейчас из дому. Вот гуляю тут, в окне теперь и вся моя гульба. Вот помогают кто чего. Позатой весной пришли: «Давай, баб-Мань, дом тебе покрасим?» А он облезлый был уже, страшно смотреть. Я говорю: «Ребятки, я помочь-то не смогу вам ведь, миленькие!» А они — ничего не надо, баб-Мань, всё сделаем. Так переобновили мне дом. А я уж и не знала, как мне быть. Он страшный был, облезлый. Сейчас-то вон, ничего…

— Очень даже чего! — улыбаюсь я. — Наговариваете вы на него, чудесный, по-моему, дом у вас.

— Ничего, да… Дак я ж теперь не вижу его снаружи-то — пожимает плечами бабушка и замолкает.

Я оглядываюсь.

Поодаль, увлечённо нажимая что-то на телефоне, стоит брат. Хоть бы он снял её издалека, думаю, незаметно…

Достаю из кармана открытку, протягиваю:

— Вот, — говорю, — смотрите, тут девять окошек с разных городов. Так смотрите, ваши-то получше многих!

Она принимает открытку, вертит её в руках и задумчиво тянет:

— Ну это Сергей делал, он большой мастак был по этой части…

Кладёт открытку перед собой на подоконник и задорно так добавляет:

— А в семисят-восьмом он это… поехал к маме… Там день рождения, юбилей был, торжества… Мы вместе хотели, дак не отпустили тогда меня. В Саратов. На неделю, сказал, а вот… и вот… — она делает небольшую паузу, но не тяжёлую, а именно для меня, драматическую, — вот до сих пор и жду!

— Как так? — потрясённо поднимаю я голову.
— Дак я сначала не поняла тоже, чего творится-то. Мы замужем были, дак чего. Поехала за ним. Меня мать его встретила там… Прямо на вокзале… Так сказала, я запомнила даже вот: «Не пара ты ему, я его не для того рожала»… и это… и всё… я домой… Горевала-горевала, ну дак чего ж? Слезами горю-то не это… не поможешь… Так потихоньку-потихоньку и выкарабкалась одна… А потом однажды эта… утром и как это… пришла домой, тут и поняла «Всё, нет моего Сергея». Не вспоминала уже, а сердце ёкнуло. Вот так, тут в сенях стою, валенки чистила, вдруг меня это… накрыло… понимаю, что вот всё… не приедет ведь он уже никогда… нет его… Я ещё ничего не знаю… А уже всё знаю…

— И что оказалось? — не выдерживаю я минутной паузы, последовавшей за этим.

— Инсульт. — просто отвечает она. — я позвонила… это ж телефон ещё ухитрилась добыть… Позвонила, только уже всё… А вы значит по деревянным этим мотаетесь, по деревням-весям? — меняет она тему и я (в кои-то веки) несказанно рад этому, потому что… потому что не укладывается же в голове…
— По городам в основном, — медленно говорю я. — Ну и по деревням тоже. В Пошехонье вот были, теперь в Данилов поедем…
— Ну доброй дороги вам тогда? — она смотрит на меня не то вопросительно, не то утвердительно, но я не пойму и нахожусь только поблагодарить за рассказ, за то, что дом такой чудесный сберегли, за настроение…

Она берётся уже за оконную раму, собираясь её закрывать, но в этот момент меня всё же осеняет, что второго шанса не будет и я резко разворачиваюсь к ней:

— Баб-Мань… А можно я вас всё-таки в окошке сфотографирую?

Она смотрит на меня улыбаясь, отмахивается с теми же словами, что в начале нашего разговора, но теперь (хотя может мне это только кажется) звучат они не так уверенно:

— Да не надо, я страшная, старая!

— Да вы красавица! — искренне-настойчиво заявляю я. — Вы же бабушка! Да к тому же в окошке в таком красивом доме…

Бабушка смотрит на меня неодобрительно, говорит что-то вроде: «Подожди», и исчезает из поля зрения надолго. И когда я уж начинаю сомневаться, выйдет ли она вновь, она появляется, завязывая появившийся за это время на волосах белый, с зеленоватой каймой платок, и заправляя под него выбившуюся светлую прядь.

Наконец справляется с узлом, смотрит куда-то внутри дома, видно в зеркало, поднимает на меня глаза и, поймав мой восхищённый взгляд, улыбается и одобрительно машет рукой:

— Вот теперь — снимай!

…
PS
Конечно я не могу рассказать историю про каждое из окошек календаря. Но всё-таки верю, что перелистывая его, вы будете вспоминать некоторые из них.
Календарь ещё двенадцать дней доступен для заказа по ссылке planeta.ru/campaigns/nalichniki2019. Воспользуйтесь шансом порадовать себя и друзей!

#ВПоискахНаличников #Любим #ЯрославскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Деревянная ложка

…— А чё, слышь, наличники у тя в Москве почём ценются.

Мужик этот — невысокий такой, худой, краснолицый, в возрасте. Одет в традиционный русский мужской костюм: снизу зелёные камуфлированные штаны с карманами, сверху что-то бесформенное, цвета, который иначе как «немаркий» не назвать. Он окликнул меня минуту назад вопросом, зачем я лезу к нему «в ограду», а на объяснения о цели моего приезда, как раз и стал уточнять детали.

— Ну так… — размыто отвечаю, — не знаю… Не особо вроде видел, чтоб продавали…
⠀

Я кривлю душой конечно: просто не хочу отвечать напрямую. Скажу, что не ценятся, — так человек, может, снимет их, выкинет. А скажу, что ценятся, — мало ли — может он их пойдёт воровать с чужих домов на продажу…
⠀
Теперь же, видя мою нерешительность и расплывчатую оценку наличников он всё это трактует как их исключительно низкую ценность:
— Понятно, — язвительно тянет он, — пусть пока повисят значиться, пока не помру! Цена только больше будет. Им же сто лет!

И опустив глаза начинает удаляться от меня вдоль забора, бормоча: «Утюг тогда продам. А потом машинку…»

Затем он вдруг останавливается в нерешительности, словно вспомнив про меня, поднимает глаза:

— Слышь, ты эта, пацан… Как тебя? Тебе утюг не надо? Старинный! Советский!

— Нет, — улыбаюсь, — спасибо! Утюги это не по моей части… Если б он только деревянный был!
— Ложка деревянная есть. Нужна? — тут же находится он. — Старинная!
— С резьбой? — в надежде переспрашиваю я.

— С **ём! — зло передразнивает меня мужик. — Обычная ложка. Варенье мешать. Чтоб эта… Не гремела. Ну такая… Ну длинная ложка короче. С верёвкой вот тут.

— Нет, спасибо. — вздыхаю я закрывая диалог, разворачиваюсь и собираюсь идти дальше.

Но мужик вдруг окликает меня и подходит ближе к ограде.

— Ты эта, пацан… Постой.. Да постой ты! Ты извини. Я… про ложку-то… Ты обиделся что ль? Да ты чего… Если чего извини. Жена у меня померла. А хоронить не на чего. Жена померла, я продаю вот чего могу. Ты извини, слышь, ладно? Деньги просто очень нужны…

…

PS Календарь с наличниками — до 31 октября доступен по ссылке https://planeta.ru/campaigns/nalichniki2019!
⠀

#НиДняБезСтрочки #ВПоискахНаличников #Тейково #ИвановскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

СССР, песок и крестный ход

…Конец июля, небольшое село: десятка, по-моему, три, домов, может четыре. Дорога сюда только грунтовая. Деревянный храм. Хозяин дома — плотный седой дядька с крепким рукопожатием и пронзительными глазами — художник-реставратор. Разговорились мы конечно о наличниках (он ими не гордится вовсе: делал по молодости, теперь собирается менять), но через минуту, как это всегда бывает с неспешными разговорами у калитки, речь потекла вдруг в совершенно ином направлении — о советских ограничениях на жильё.

…— Это сейчас ты строй что хочешь! А тогда — ты что!

— А что?
— Нельзя было! Конечно! Конечно!

— В смысле нельзя? — хмурюсь я. — Было что, какое-то постановление официальное, что нельзя строить большой дом?
— Было, было. Только негласное. — поясняет он. — Что не больше 65 метров общей площади. И не выше шести что ль… И когда ты вот только ткнулся лбом об эту стену, тогда тебе только говорят: «Низзя». О как.

— И как тогда? Ну вот вы начали строить больше, и?
— Я как ткнулся… Архитектор свой мужик был. Ну в общем… Литр коньяку. И… он мне говорит: «Да забирай ещё там метров двадцать. Обрежь соседей по самые эти… Головы. И всё твоё будет. Строй. А я говорю: «Ну как же, с соседями скандал будет?» А он: «Ну как хочешь.» Ну так в общем… Вот так вглубь леса и двигаемся потихоньку сами. Осваиваем. Возим песок с торфом. Нормальная земля получается.

Я сомневаюсь… Во-первых вообще верится с трудом в существование таких ограничений, да и общаясь столько лет, — думаю — уж наверное кто-нибудь упомянул бы о них наверное… Уж где-то бы натолкнулся на них, вероятно, даже и не изучая специально советские всякие СНИПы…

— А это здесь в области было такое, что 65 метров, или..?
— А нет-нет, это везде, по всему Союзу… — спокойно парирует он.
— Но стоят же здоровенные дома?
— Так то потом! А это же восемьдесят второй год!

Я пытаюсь припомнить площади квартир своих родственников, потом перебираю в памяти большие частные дома советского периода, таких не нахожу, но иду ва-банк:
— Но есть же дома большие и старше восьмидесятого года!
— Есть. Но это значит партийный народ! Это всё с заднего крыльца заносилось. А чтобы вот так вот, взять да и построить… Это вообще ни один директор не мог! Не имел права. За этим следили.

Мы какое-то время молчим. Я перевариваю информацию, оставляю мысленную заметку погуглить. Когда надежды нет даже на энциклопедии, то верить остаётся только разговорам…

Солнце припекает и нагретая за день поверхность машины со всех сторон притягивает к себе слепней. Мы оба с интересом наблюдаем, как они кружат, влетают и вылетают из открытых окон.

— Чего это они? — спрашиваю.

— Она тёплая, вот они к ней все. Им градусов тридцать пять — сорок надо.
— Так а забор вон металлический, тоже поди на солнце нагрелся?
Хозяин дома на секунду задумывается, потом, хорошо так улыбаясь, выдаёт:
— Так там ещё и вибрация идет! Они наверное думают, что живая!

Опять молчим.
Не тягостно, наоборот, неторопливо, размеренно. Тянем молчание вдумчиво, через соломинку. Мне всего не выспросить. Ему не рассказать обо всём… Солнце пригревает и лето чуть перевалило за половину. «Кризис середины лета» — когда ещё можно что-то успеть, если начать хотя бы теперь…

— Третий день у нас идет лето… — глядя на солнце и словно отвечая моим мыслям, вслух замечает он. — А так было то весна, то осень… Если лето запоздало, может и осень запоздает? Бог его знает. А в десятом году как… вот мы здесь сидели на лавочке, ночью было сорок два… Неба не было. Было серо-красное молоко такое… Вот днем в полдень всё заволакивало дымом. Вообще был караул. Я книги там зарывал в саду.

— Зарывали? Зачем? — туго соображаю я.

— Так гудело вот здесь прямо! — разводит он руками, показывая. — Гудело, как самолет гудит! Кругом леса горели тут.

— А что если зарыть, то и в случае пожара выживут?

— Ну в песке-то им ничего не будет. — кивает он. — Думаем: «Дом-то — ладно, Бог с ним. А книги-то уж такие не купишь.»

Он распрямляется похрустывая суставами, берется рукой за воротный столб, вторую протягивает для рукопожатия.

— Так и что, — я тоже встаю, — пожар до вас не добрался?
— Нет, — пожимает он плечами, словно речь идёт о чём-то обыденном, — потом два раза крестным ходом сходили, ветер развернулся и туда ушел. Всё.

…
PS Вы наверное видели, что в два дня назад открылся краудфандинг на новый календарь «Наличники 2019»? Но вы возможно не знаете, что за первые же сутки было собрано 100% нужной суммы, так что теперь календарь точно увидит свет!

В качестве благодарности за поддержку проекта, вы там можете получить не только новый календарь, но и несколько коллекционных старых — вплоть до 2016-го года. И пазл с наличниками, на тысячу кусочков. И ещё открытки, да. Ссылка вот: planeta.ru/campaigns/nalichniki2019/comments! Заходите смело!

И знаете ещё что?.. Спасибо вам!

#НиДняБезСтрочки #ВПоискахНаличников #Моста #ИвановскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники