Вот хорошо вышло

…— Ой, да у нас чего же? — привычно начинает разговор хозяйка этого дома. — А вы вот в Юже были?
— Был! — киваю ей радостно, потому что знаю, что «у нас ерунда, а вот в соседнем городе ого-го» — это просто такой распространённый повод начать беседу. — Был, и ещё непременно туда поеду! А что там разве более резные дома?
— Да, там такие… у нас что? Я там такие видела!
— Да не, — искренне опровергаю я, — Писцово удивительное! У вас вообще кстати (я чего шел-то!) почему такой необычный дом? Наличники на кирпичной стене! Это так и было?
— Ну мы купили уже, вот хата обложена кирпичом была… 
Она оборачивается, задумчиво глядя на дом, потом на меня.
— Там же дерево, а снаружи они сделали кирпичи. Полкирпича.
— Это чтоб потеплей? — зачем-то уточняю я.

Женщина как-то мнётся, поднимает глаза на дом, куда-то в сторону, снова на меня, склоняет голову набок и наконец выдаёт:
— Ну нормально так… наверное… У нас же газ, дак отопление, да везде… 
Затем переходит вдруг на шёпот, подвигается ближе и доверительно расширив глаза добавляет:
— Но я, знаете, всё равно печку протапливаю, для меня это холодно… 
И без паузы, снова в полный голос, будто бы нас на пустой улице кто-то может подслушать:
— А так непривычно, что наличники на кирпичной, да?
— Да! – я внутренне смеюсь её перевоплощению, но виду не подаю, — я издали кирпичную стену заметил, и к ним шел!
— Сейчас же вот как они… сделают эти… железом! Лишь бы чего попроще, лишь бы не.. это… Не ухаживать за домом… О! Барсик! — она вдруг взмахивает руками, заметив на противоположной стороне у дома белого с черными пятнами кота.
— Ксс-кссс — я поднимаю камеру и пытаюсь заснять уходящего и игнорирующего наши попытки привлечь его внимание, кота, 
— Барсик! — кричит хозяйка, — Да посмотри ты, морда, тебя ж фотографируют! Ты посмотри, сбегает! А как пожрать, так он «Здравствуйте, я ваша тётя!», а как…
И пожимая плечами, будто и вправду виновата, поясняет:
— Так-то Барсик умный кот. Умный так-то. Как на улицу — мяу! Сразу же, уже бежит вперед меня!
— Просится, да?
— Ага. А если… Когда вот ещё… маленький еще был, я спрашиваю: «Чего Барсик хочет? Чего Барсик хочет?» Подойдет, вот где эти ихние, корм-то, ой, прямо лапами вот туда, прямо и просит! Чего бы понимал!

Она стоит совсем близко и я замечаю, как светлеет её лицо, когда она рассказывает о коте…
— Я вот сейчас немножко начала вот чистить (тут только я замечаю прислонённую к дереву метлу), да ветер разносит листья-то… Так Барсик прибежал, да не дал мне доубираться! Лезет по ногам, лазит, просит: «Пожрать дай чего-нибудь вкусненького!»
— Вот хитрец! — смеюсь.
— Такой, да… — задумчиво подтверждает она.
Потом смотрит вслед коту, вдоль по улице и едва слышно, почти про себя, одними губами произносит:
— Ветер-ветер-ветер-ветер… Господи, спаси и сохрани…

И уже обращаясь ко мне, с улыбкой и погромче:
—  А так и фотография останется?
Я поворачиваю камеру экранчиком, женщина, глядя на него, тепло улыбается, поглаживает подушечкой пальца рифлёный край камеры, приговаривает:
— О, видите как красиво! Видите как хорошо! Вот хорошо вышло…

«Соцработник, как и я»

…— А, ну я по́няла, вы дома фотографируете, чтобы сохранить, я где-то слышала про такое. Это вы тоже, как соцработник ездите?

Круглолицая женщина средних лет неторопясь, спускается с крылечка, подходит ко мне довольно близко, улыбаясь при этом так, словно мы с ней хорошие друзья.

— Здравствуйте! Ну почти так, — невольно улыбаюсь ей в ответ и я, — только к сожалению по своей инициативе.
— Ну просто я так и подумала… То здесь, то там… Я вот тоже…

Она неожиданно умолкает, прислушивается к звукам в доме. Прислушиваюсь и я, но кроме привычно приглушенных полуденных будних звуков одноэтажной окраины — собак, птиц, какого-то далёкого редкого стука, то ли топора, то ли молотка — не слышно ничего… Ветер ещё…

— Ездите тоже? — не выдержав тишины переспрашиваю её я.
— Да. — она возвращается взглядом ко мне и я замечаю, насколько пронзительно серые, пепельно серые, печальные у неё глаза. — Знаете, бывает нужно, если человек, к примеру, умирает, или болеет, вот сиделка нужна. Вот, я так работаю. Я тут просто за бабушкой хожу вот сейчас. Она спит, я чего вышла. Я просто подумала, если вы вот так гуляете целый день, вы чаю хотите?
Ой, — говорю, — да ну что вы, не сто́ит! Мне ещё снимать и снимать… — пытаюсь зачем-то отвертеться я.

Вообще желание пообщаться обычно идёт наперекор количеству фотографий, которые удастся сделать за световой день. «К тому же, — думаю, — про возраст наличников, расспрашивать смысла особого нет… Надо идти, — решаю уже окончательно — конечно, надо идти»…

Тем не менее через пять минут мы сидим на с горячими кружками под яблоней, на тёмных от влаги скамьях и связке старых газет под попой «чтобы не испачкаться». Мне мнится в её речи лёгкий украинский акцент, но она удивляется и замечает забавно, что никогда не была южнее Краснодара.

— Я до этого вот год назад я во Ярославле работала несколько месяцев, там у нас женщина была, у нас был частный пансионат и женщина была в очень тяжелом состоянии.. Вот… при смерти. И я даже домой не могла уехать, потому что я была… Как бы у меня работа два через два, там, два дня я работаю, а два дня выходная. А куда я поеду в выходной день? Я в Ярославле, а не в Туле. Я в Туле вообще живу. Вот. Но моя напарница уколы ей не захотела делать, а у ней были боли и я ей делала наркотики. Я уколы в свою смену делала и ещё в ту смену. И она у меня умерла на смене. Вот. И я ездила на похороны. На похороны ездила. А в позапрошлом году… Это прошлой зимой в марте было. Год назад, в прошлом марте. А в прошлом как раз это в конце 16-го года, я летом только приехала с Первоуральска, там жила два года, а работу тут не нашла, ну так, такая-то: то там работа, то там… А мне эти знакомые с Первоуральска звонят: «Марин, приедешь в Шадринск!» Где Первоуральск — две тысячи до Тулы ехать, а Шадринск еще правее! Ещё триста километров. Значит звонят: «…Надо бабушку там смотреть». Я там ещё три месяца была. И тоже мы её похоронили. Ну совсем уже. Ну родственники заняты с утра до ночи, на базе работают начальниками и некому… Вот. И ездила, они оплатили дорогу. Я вот за бабушкой сидела три с половиной месяца, а мне заплатили за четрые месяца! У меня тысяча в сутки, так они еще пятнадцать тысяч сверху дали. Она умерла в середине ноября, а мне заплатили за весь месяц. Конечно там ещё кое-что поотдавали… Ну такое там… Материал, там нитки у неё оставались…

Марина на несколько секунд замолкает, шумно пьёт чай… Я что-то хочу спросить… Многое… Но голос предательский скрипит, выдаёт только:
— Тяжело наверное вот так? Люди умирают перед вами…

Она ставит чашку, бросает на меня единственный взгляд и снова смотрит куда-то вдаль. 
— Тяжело. Тяжело. Я сейчас вот с бабушкой сижу. Такая бабушка хорошая… Просто с головой уже проблемы, а по характеру ну золото просто! «Ангел мой!» — вот она мне всё время говорит: «Ангел мой!» И эта… Когда ей стало уже совсем плохо, ну становится, я думаю, что если она умрёт, я уже не выдержу. Просто я уже к ней так… Так её полюбила… Вот… Такая хорошая… Есть, знаете, люди по характеру, хоть и старые, отвратительные. По характеру невыносимые… А есть такие…
Вдруг она замолкает, выпрямляется снова прислушиваясь, встаёт (отчего газеты пытаются соскользнуть с лавки на землю, а она их привычным жестом возвращает на место), и уходит в дом, покрутив пальцем в воздухе, чтоб я, мол, не останавливался.

Чай то ли со смородиной, то ли ещё с чем-то. То ли и не чай вовсе. «Наверное надо же что-то ещё спросить, — думаю я. — Жалеть ведь потом буду, что не спросил…»
…— У меня график в Ярославле был три дня всего в неделю. — она возвращается довольно быстро и сразу продолжает рассказ, — То есть три тысячи в неделю. А что это? Три на четыре — двенадцать тысяч на месяц выходит. На дорогу, на то, на это… Ну это для меня мало совсем. На жизнь-то хватит, а мне надо детям помогать! У меня два сына, они выросли женились, ну… Знаете, — она прерывается, явно подыскивая определение, — они взрослые, но они не взрослые… Как бы это сказать… Они просто ростом большие… Выглядят так. Такие большие мальчики… На жизнь у меня есть, а им помочь нет. И я сказала детям, что поеду на вахту. Перед тем ещё Новым годом, поехала в пансионат на Волгу, ну такой частный пансионат. Там сеть пансионатов частных. Может знаете, это пансионаты, в посёлках стоят коттеджи, они их арендуют и там держат пансионат. Где-то такой недавно сгорел, или в прошлом году… там пожар был. Там же еще дома рядом есть, и сосед, — она повторяет, чтобы я обратил на это внимание, — сосед! Топил баню, искры, и дом… Люди пострадали, поумирали в пансионате. Главное у них ничего не горело, а сосед их спалил. Сжёг. Почему? Там люди не все могли выбежать, во-первых в дыму, люди лежачие, люди на колясках! А сиделки две! Ну ухаживают. Как они их там двадцать человек выведут? Ну то есть люди умирают не всегда от огня, от дыма! Вот даже, помните в Кемерово, дети писали СМС-ки… Я не смотрела эти новости, мне когда сказали, я говорю: «Я не выдержу смотреть» Так вы представляете, мне на телефон — это у меня новости! — так они мне присылают фотографии и фамилии погибших! Ну фамилии ладно, но фотографии! Я это всё вижу, представляете! Я потом выходной взяла, поехала домой… как-то развеяться… Это было воскресенье… я в понедельник я узнаю, во вторник еду домой… Ну короче это… Очень тяжело…

Какое-то время молчим. Я делаю вид, что это пар от чая на глаза действует. Она отворачивается, но через минуту, вспомнив, продолжает…

— Ну короче, эти частные пансионаты. Ну я поехала. И как раз на новый год там была… Мне там не понравилось, я была четыре дня и я вот уехала. А чего не понравилось? Когда я смотрела за бабушками… Я смотрю обычно вообще за пожилыми людьми… Ты понимаешь, что человек прожил жизнь свою, ну уходит… Достойно уходит, ты помогаешь, можешь помочь… Есть родственники, которые могут платить сиделке немало — тысячу в день, вот… Ну короче дорого… Я же понимаю, это большие деньги, не все могут… И я приехала.
Она вдруг тяжело сглатывает, трёт глаза. Фразы становятся короче, но она продолжает говорить и слёзы уже беспрепятственно текут по её круглому лицу…
— А там двое мужчин у них…. Все бабушки, но один мужчина молодой… Альцеймер у него, представляете… И этот молодой мужчина… такой хороший… Я просто когда стала за ним ухаживать, я на него смотрю, и у меня слёзы.

Она говорит «у меня слёзы», а сама смеётся, улыбается сквозь непрерывный поток слёз, и разводит руками, как бы говоря: «Ну что вот с этим делать»…

— Я два дня плакала. За ним ухаживала. Девчёнки мне: «Ты что заболела?», я говорю: «Да, заболела!». Ну слёзы: глаза-то! Они: «Как бы мол давай, одевай маску!» — Они думали просто, что у меня грипп. А я просто плакала из-за этого мужчины. Два дня плакала постоянно. И когда я им сказала: «Я говорю, я не могу, у меня сердце уже стало болеть.» Они говорят: «Нет…» (Они там все курят, одна в морге работала… Короче надо быть пофигистом, чтобы там работать…) И они мне сказали: «Просто это не для тебя…» Хотя я отработала сиделкой уже двадцать лет… Работала и в Мурманске и в доме-интернате под Питером… То есть как-то… Просто видать или я старею или чего… И они сказали: «Нет, ищи другую работу»…
— Я говорю: да, одно дело, когда я за одной бабушкой смотрю в квартире… Выдержать это очень тяжело, когда человек уходит, но это как бы естественно… Я… вот бабушка такая хорошая сейчас, но я же всё понимаю… А вот… я один раз нашла работу: требовалась сиделка к мальчику, 9 лет, после аварии. Так, вы знаете, я когда звонила по работе и спросила: «Что с мальчиком?», я не могла говорить, я плакала… Я не видела его ещё! Поэтому тяжело это, тяжело… мне поэтому детей очень жалко этих, которые… Вот поэтому… тяжело…

PS На фото — не тот дом, в саду которого произошел этот разговор.
PS2 #ВПоискахНаличников #Белавино #МосковскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники

Потому и пьём

…— О, дом сфоткал! — реагирует ближайший из мужиков, тот, что в красной олимпийке и с адидасом на груди. — Ну давай нас сфотай в газету штоле, э! 

Я их давно приметил: общаются они по алкогольному громко, на всю улицу, и, хотя вид у них вроде не опасный, поговорить с ними совсем не тянет. Наличники к тому же простые, поэтому сняв дом соседний, я сделал было морду кирпичом, планируя пройти мимо незамеченным.
— Парни, да я больше по архитектуре! — слабо пытаюсь я по инерции отказаться.
— Ты из Москвы что ли? — неожиданно высоким, почти женским голосом, склабится на меня ближайший из них, самый, наверное, старший, тучный усатый мужик в зеленой футболке, лет под шестьдесят

И не дожидаясь ответа, уже обращаясь к друзьям и вставая, неопределенно замечает: «Я же говорю, они там все малохольные». Затем снова поворачивает осоловелые глаза ко мне и нетвердым голосом вопросительно произносит:
— Позвольте откланяться?
Я удивлённо развожу руками и он, медленно волоча за собой свитер, рукавом заправленный за пояс, вяло топает куда-то влево вдоль дома.

— Фоткаться не любит. — негромко поясняет первый. — От жены тут скрывается у нас. Ды ты не боись, мы тут без этих… тут живём! Ты по Висиму зря один ходишь, тут за фотапарат, могут и… Ну знаешь чего… Навалять могут, знаешь! Алкашей непонятных знаешь сколько развелось, наркоманов разных? Ужас. Но ты не боись. Меня Андреем звать. Его — он оглядывается на товарища, словно убеждаясь, что тот ещё на месте, — тоже Андрей. А тя как зовут?
— Иваном. — улыбаюсь я на его мирный настрой и поднимаю камеру.
— Во! Давай в газету штоб.
Он распахивает олимпийку в стороны и гордо, словно лозунг, с вызовом выдаёт:
— Мы — висимские алкаши, не чуждые культуры. Потому и пьём! 

И через секунду, приняв уже менее героическую позу, добавляет: 
— А пошли я тебе покажу дом, который надо тебе сфотать? Резной весь, не это барахло. Там раньше музыкальная школа была! Тут пять минут. Айда!

В историю попали

…— А можно поинтересоваться, куда эти фотографии пойдут?
Женский голос звучит неожиданно, но довольно доброжелательно, поэтому поднимаю голову от камеры я уже улыбаясь.
— Здравствуйте! На сайт виртуального музея наличников пойдут! Ой! — Я вздрагиваю от неожиданности: когда секунду назад фотографировал этот дом, в окошке никого не было, а теперь оттуда смотрят две пары заинтересованных глаз. — А можно я вас тоже в окошечке сфотографирую?

Девушки улыбаются, старшая, (вероятно мама), чуть смущаясь переспрашивает: 
— А это где это у нас такой музей?
— В интернете! — говорю, — это ж виртуальный музей! — а сам тем временем уже поднимаю камеру.

Хозяйки пережидают несколько секунд пока я щелкаю затвором, потом вторая решает уточнить:
— Это вы, что же, вот так ездите, и все подряд окна фотографируете, да?
— Ага! — улыбаюсь. — Хотя не все, конечно, подряд, а только самые-самые.
— Ну понятно. — кивает она, и добавляет, обращаясь уже к маме:
— Слушай, это мы теперь в музей попали. В историю!
— Вот не ждали! — смеётся та. — Вы уж нас там это… подделайте нас это, на компьютере, чтоб мы это… чтоб красиво-молодыми были: всё ж люди через сто лет смотреть будут, хочется, чтоб красиво, ладно?
— Ну это само собой! — обещаю я, внутренне улыбаясь и уже понимая, что вот как раз эту фотографию улучшать совершенно точно не придётся…

Не годится никуда…

…—Что это у вас? Ах календарь! Как мило! С наличниками на обложке! Как это это прелестно! Ах, вы знаете, я очень люблю наличники!⠀

Пожилая дама в бордовом бархатном платье, фасона, который я, по молодости своей, не застал, и небольшой слегка припылённой шляпке с чуть примятыми перьями, в большом восхищении открывает календарь.

— Так это что же, — листает она страницы календаря и восхищение быстро сменяется недоумением, — и в феврале наличники? И в марте? Ах! — уже бегло пролистывает она остальные страницы, — у вас напропалую одни наличники?! Нет, это решительно невозможно, это мне не подходит… так скучно…

— Но позвольте, — невольно вступаю я разговор в её тоне, — а что же там должно быть? Ведь это календарь музея наличников…

— Да я всё понимаю… вы молодцы… эта выставка… и такие прекрасные вещи я здесь встретила… это что-то с чем-то… но одни наличники целый год? Вот, вы знаете, — перебивает она сама себя, — ведь можно же творчески подойти… в январе, например, наличники, а в феврале… ну я не знаю, скажем, свинки… ведь год мы встречаем свиньи, это должно найти отражение… а не вот так вот в лоб, знаете. Нет, это мне не подходит. Спасибо конечно, но нет.

#ВПоискахНаличников #Куровское #МосковскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #инстаграмчитать

Встреча в Читалке

…Бабка к нам на почту приходила вчера утром, маленькая такая, водки просила. Мы угрохатываемся, говорим: «Бабуль, нет водки-то у нас!»
А она так удивилась: «Водки нет!? Ну так пива дайте»

А вечером другая пришла, трясётся, у неё обертка такая с деньгами. Говорит: «Девочки, милые, 150 тысяч надо отправить срочно, пожалуйста, срочно» Мы: — Куда? Чего? — ну ничего не понятно кому.
Оказалось. Она заказала за 54 тыщи — окна поменять. Ей никто ничего не поменял. Мошенники попались. А на другой день ей звонят на домашний, говорят, если вы хотите найти тех, кто у вас украл деньги, переведите 150 тыщ на вот этот счёт. 
– Ого. — Не могу поверить я, — и что, вы отправили?
– Какой! Мы ей говорим: «Так вас обмануть хотят, это мошенники!»
Ну я не взяла короче. Мало, что эти обманщики, так у неё и кому-чего, вот этого всего нету. Я ей говорю: «Мы не можем отправить, вам в полицию надо». Так она такая злая ушла, ругалась, что в другое отделение пойдёт отправлять. Как будто мы тут ей зла желаем… Так что у нас тут без приключений-то дня не проходит! Люди странные бывают…

___

Друзья, а особенно те, кто на Планете во время краудфандинга бронировал календари самовывозом из Читалки.
Приезжайте завтра (в понедельник, 10 декабря) с 12:00 и до 22:00 в Читалку, на улицу Жуковского 4, это неподалёку от Чистых Прудов. ⠀ Если есть возможность приезжайте как можно раньше, так как на шесть-семь часов предсказуемо придётся час пик :) Для того, чтоб забрать свой заказ нужно назвать его номер или электронную почту. Ну или фамилию на которую заказ был сделан и что в нем, если помните.

PS Просто купить календарь или открытки тоже можно будет, так что приходите и друзей приводите :)

#ВПоискахНаличников #Хорлово #МосковскаяОбласть #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники #архитектура

Для щедрости не нужен вторник

Друзья, я по прежнему весь по уши в упаковке и сборке календарей, но сегодня есть повод вынырнуть на поверхность жизни!

…Меня часто спрашивают: «Иван, вот вы собираете деньги на создание календаря, на футболки, на издание книги… А на настоящие благотворительные проекты вашими способами можно ли собрать?»

Я неизменно отвечаю: можно и даже нужно. Самый действенный, на мой взгляд, способ — прост и известен всем уже не одну сотню лет: сделать что-то, что хочется приобрести без относительно поддержки проекта, тогда благотворительность станет просто дополнительным стимулом.

Вот есть ссылка на проект https://planeta.ru/campaigns/98603 Подождите переходить по ссылке, расскажу в чём суть.

Светлана, мама троих детей (5,10,13), на завершающей стадии борьбы с лейкемией. Квоты на лучевую терапию закончились, а стоит это 150 тысяч. Рублей кстати. Не гигантские деньги, реальные. Но… #больныхвсехнеперелечитьновыепоявятся#мнесамомудетейподнимать… ну и всё такое. Поэтому я добавляю в проект 20 календарей с наличниками, за 650 рублей — дешевле, чем везде. Даже у меня лично за столько не купить, уж не говоря о других местах.

Так что если вы собирались купить календарь, но почему-то откладывали: вот хороший способ, чтобы выиграли все: вы получаете желанный календарь, к тому же дешевле, чем везде. К тому же делаете по настоящему доброе дело. А Светлана получает… жизнь.

PS Календарей там 20, как только кончатся я ещё добавлю. 

PS2 Вот теперь самое время идти по ссылке :)

https://planeta.ru/campaigns/98603/backers

С этими…

…По дороге из Белгородской области в Курскую волей-неволей замечаешь, как растёт к северу число бревенчатых домов: всё же южные степи совсем не способствуют деревянному зодчеству. Заезжаю в Фате́ж в общем не из-за того, что надеюсь здесь отыскать наличники, а лишь потому, что записал его в планы лет пять назад: как бы пообещал сам себе, а теперь отрабатываю. Городок плоский, улица Тихая, Мирная, Колодезная, Луговая… Нигде ничего интересного для меня… Однако вдруг на улице Никитской сердце ёкает, а дыхание перехватывает от неожиданности. Глушу мотор, прищёлкиваю камеры и выбегаю к украшенному резьбой дому, не веря своим глазам.

И правильно: резьбы по дереву здесь тоже почти нет: лишь немного на наличниках, и столько же на крыльце. Основной же орнамент весь из металла!

От ворот дома напротив, с удивлением смотрит на серию спортивных упражнений, традиционно исполняемых мной перед всяким резным домом, пожилая дама.

— Это вы чего это? — недоверчиво косится она на камеры, подойдя.

— Какой у вас тут дом невероятный! — эмоционирую я. — Сколько ему лет?
— 60 лет ему, или даже больше…

Женщина смотрит с подозрением, но я предпочитаю этого не замечать: в конце концов кто ж ещё, как не соседка, знает всё!

— А кто там живёт? — спрашиваю.
— Ну они уже поу́мерли… — делает она красивый, но непонятный круговой жест кистью, начиная рассказывать. —  Дочка, сын, в Фатеже́ тут живут. — А чего вы заинтересовались? — вдруг снова берёт в ней верх подозрительность.

Я улыбаюсь так широко, как только могу, тем более, что ни визиток, ни открыток, рассказывающих о музее наличников с собой уже нет: всё закончилось по дороге.

— Ну, я ехал мимо, смотрю дом такой стоит!

Но её на мякине похоже не проведешь:

— А откуда едете?
— Из Белгородской! И в Москву.
— А что в Белгородской?

— Командировка была.
— Так там дождь же передавали?
Первую секунду я не понимаю, о чём она, но проследив её взгляд, соображаю, что смотрит она на мою довольно чистую машину (сохранившую, надо сказать, чистоту после мойки ещё в Смоленске, то есть километров с тысячу назад,  не иначе как чудом).
— Обманули, как всегда! — отмахиваюсь я. — А как звали, резчика который делал это всё?

Теперь её черёд смотреть на меня не понимая смену темы разговора, но я показываю на дом и взгляд её, мне кажется, теплеет:
— Ой… не… не помню уже этсамое… фамилии ихние… Ну жили они… бабушка наверное умерла восемьдесят три года, а дочь… дочь, где-то за городом живёт… Так что это…

— А который резал… Это же мужчина наверное резал?

— Ну это да! — кивает она важно.

— Он умер тоже?
— Давно! Давно он умер!
— А вы его не знали?
— Я его знала. Я его знала. — Она отвечает медленно, растягивая слова и от этого очень заметен контраст между её первыми, цепкими фразами, и этими, произнесёнными почти нараспев. — Я знала его. Но я не помню уже… Уже не помню. Мы практически когда переехали сюда и с этого… Он наверное года четыре или пять… он достроил всё это и умер. Прям на ходу. На ходу…

— В смысле, как «на ходу»? — не соображу я.

— Ну это… В огород пошёл и скончался. Наверное сердце. А потом бабушка… Наверное года через три так, четыре, тоже умерла тоже… с этими…

Женщина замолкает, разглядывая вместе со мною удивительный дом. Я вспоминаю, что не спросил важного:

— А этот человек, который вырезал, он резчиком где-нибудь работал, не знаете?
— Ну он обыкновенный был, работал этим… кем он работал?  — она спрашивает сама себя и смотрит куда-то, замерев, — мастером по этим делам… — заканчивает наконец она, взглядом показывая на дом.

— Жестянщиком что ли? — предполагаю я.

— Ну да, с этими… Это вот ему захотелось. Где-то он, то ли смотрел, то ли ещё что-то такое… Смотрел вот, сам эти и сам делал…

— А по работе он тоже «по металлу» работал?
— Нет, он был этим… сторожем, ну и людям помогал тоже, дочке тоже, помогал с этого… — непонятно поясняет она. — У него сын еще жив, и дочь с сыном живы, с этими…

Тут вдруг снова возвращается госпожа-подозрительность:
— А вы что, первый год увидели?
— Да не то слово, — машу я руками, — я вообще первый раз увидел!

— А вы давно здесь? — словно и не было предыдущего разговора, продолжает выспрашивать она.
— Нет, я вообще мимо еду, из Белгорода в Москву, просто проехал, крутанулся через город, ну и заметил! — снова рассказываю, стараясь добавить достоверности.

И, видимо, успешно, потому что в этот раз её осторожность пропадает так же неожиданно, как появилась:

— Ну это они давно не красили, не это… Вот… Ну вот… Давно уже… Лет двадцать это точно… — рассказывает она спокойно. А сейчас вот не живут они в нём. Уже это… купили. Хозяева́. Хозяева́ купили. Купили, всё оставили как есть, даже замок на крыльце вон висит.

— А, то есть наследники его продали, а другие люди купили? — пытаюсь прорваться я через её «пояснения».

— Да. Ну вот… как говорится… Окна вот, оправа всё новая, это уже современная, всё с этими… А так конечно красиво… Я вот не знаю, девчата будут красить или что-то я не знаю… Они купили этот дом, года два наверное здесь. Они два или три примерно. Они наши тоже фате́жские. Муж где-то работает, машины вот ремонтирует. А с этого… жена где-то работает в магазине с этими…

— А они ценители такой резьбы? Или почему они этот дом выбрали, не знаете?
— Ну это я не знаю… Я не знаю… Ну, одним словом, эти уже давным давно сами хозяева́ поумерли, никого нету, но сын и дочь не так заинтересованы. Это он непокрашеный, это уже… тут наверное лет двадцать уже как не красили… Ну важно то, что всё у него тут вырезанное, всё красиво, всё это с этими…  Можете сфотографировать, или уже сфотографировали?

И вдруг, безо всякой паузы, добавляет, пристально глядя на меня:
— А это у вас какой регион-номер?

— Регион? — соображаю я, и через секунду уже смеюсь, сообразив, что она снова «сама Подозрительность», — Так Подмосковье же! 50, 150 и 750 — это всё Подмосковье.
— А как вы интересно через Фатеж поехали? — не унимается она, — И главное не по центральной, по Ленина…


Но я-то уже знаю подход!
— А я вот как раз хотел спросить, есть ли в Фатеже́ ещё красивые такие дома?

— Нет. — запросто переключается она. — Один он такой. Его фотографировали-фотографировали! Где-то в газету был он. Давно его…

— А по какому поводу в газету? — переспрашиваю.
— Фате́жскую. Ну фотографировали, что вот красивый вот… Ну и приезжали же, давали премию… Ну и деньги или там что-то такое… За то, что он делал красиво. Он сам это вот всё делал. У него сын, дочь… и это самое… Они оба живы, а это уже новые хозяева́…
— А сыну и дочери лет по сколько сейчас? — неожиданно для себя спрашиваю я.

Я почему-то решил, что им по сорок, и ответ соседки удивляет:

— Ну семьдесят есть… Так примерно… Мне семьдесят пять, ну им также… они живы.. Улицы не знаю где они живут. А эта красота осталася… Красиво конечно. Это всё делал это всё он руками.

— Так — прикидываю я в уме возраст резчика, — он ветеран войны наверное был?

— Да не, он был рабочим… И вот он интересовался, захотел вот это сделать и это… Таких домов я ещё не видела больше, так что это… с этими…
— А почему, кстати, он из металла сделал, не знаете? Обычно ж из дерева дома украшают!

— Ну он… металл… конечно знаю! Потому что это вечно… Это-то вечно. А домик… домик маленький… Кухня, вот эта комната у них… потом там-то спаленка вот эта, одна комнатка там… Новые хозяева́ провели отопление местное… так что просто вот… Потому что это вечно же… Так что… такая красота у нас ещё есть…

— Как же его звали-то, вы не вспомнили?
— Василий Петрович! А фамилию не помню… Это вот уже сколько лет такая красота… Он сам по себе делал… Они жили вдвоём, дочь и сын… Вот четверо они жили, потом дочка вышла замуж, а сына года три или года четыре как он продал этот дом… Ну молодцы вы, что заинтересовались… такую красоту можно сфотографировать… красивый он ага, со всеми этими, да… с этими…

#ВПоискахНаличников  #Фатеж #КурскаяОбласть #ДомоваяРезьба  #nalichniki #наличники 

Другой фасон

…На окраине Писцова, кроме далёкого собачьего лая, в марте нет почти никаких звуков: все звуки словно вязнут, растворяются в весне. Вот вроде где-то ремонт делают: тук, тук… и затихли… вот вроде машина завелась… но тоже будто передумала и снова тихо. 

Я фотографирую коричневый дом с распространёнными тут наличниками, когда замечаю, что внутри него тоже по появляются и опадают звуки. Вот вроде разговор какой-то, двери, шаги… и тихо… потом что-то упало, слышно смех… и снова тишина… 

Успеваю сделать ещё пару снимков, прежде чем на пороге, расправляя куртку поверх платья и договаривая в закрывающуюся дверь: «Ну если что, ты знаешь, что делать», показывается хозяйка дома.
— Здравствуйте, — обращается она ко мне, будто ждала, — вы по мою душу?
— Здравствуйте, — улыбаюсь, — я наличники ваши сфотографирал! Вы не против? 

Тон её мне не совсем понятен, поэтому, на всякий случай, не давая опомниться, сразу спрашиваю:
— Они каких лет, не подскажете случайно? Послевоенные наверное, да?

Удивляя меня женщина неожиданно реагирует так, будто каждый день историю наличников обсуждает:
— Мои послевоенные, а то тут были — она указывает на пустое место в ряду домов напротив, — еще довоенные, всю жизнь они… дед тут жил, делал… Он был плотником, столяром… А вы изучаете? 
— Ухты! — в очередной раз поражаюсь я своей удаче, — Да, специально приехал. А как его звали, не знаете?
— Михаил. — просто отвечает она.
— А фамилию, не? — переспрашиваю я в надежде, думая, что если уж она сразу не назвала, то, наверняка, не помнит.

Она однако, тоном, говорящим скорее «А это-то вам зачем?» снова просто отвечает:
— Ермолаев. Только он из Путиловой Горы был.
— О, не местный значит… А это далёко?
— Да рядом! Это вам… Вот как в Иваново ехать, а сейчас влево. Семь минут. Тут нечего ехать. Вот он как раз наличники изготавливал, вот это всё.

Я записываю Путилову Гору сразу в телефон, чтоб не забыть. Бормочу под нос, размышляя:
— Ваши значит пятидесятых годов… а есть ли, может, тут в окрестностях, его работы, но чтоб ещё довоенные?
— Ой, — хлопает она по щекам в задумчивости, — ну это надо заниматься… На это надо время… 

На несколько секунд хозяйка замолкает, оглядывается на свой дом, потом произносит скороговоркой: 
— Так… А если другой фасон у наличиника вам пойдёт?
Я радостно киваю.
— Тогда Вот по нашему посаду идти через дорогу, вот видите дорога? Ещё туда дальше надо. И она на кладбище идёт. Вы не писцовские?
— Нет… — кручу головой, отмечая про себя это множественное число, хотя я перед ней, очевидно, один стою.
— Вот этот посад есть… Дайте сообразить как там… Вот наш посад, — она смотрит вдаль, прикидывая, видно, дорогу.
— А посад — это где здесь? — успеваю ввернуть я.
— Ну улица — с улыбкой поясняет она. — Сразу видно, не писцовские… Улица… У нас «посад» говорят… Потом он как-то назад уходит, и первый дом, который назад, А! Дом Володьки Кукушкина, голубой с белыми, вот он… Вот знаете что? Здесь был дом один. Вот он снял оттуда, он просил, значит, Ангелина, можно, говорит, взять эти наличники? И себе.
— И он туда перевесил? Со старого дома на новый?
— Да. Это были наличники довоенные. Я могу вам сказать это где… Я могу даже сейчас показать их.
— А адрес не помните? — решаю уточнить я, полагая, что так всё же выйдет быстрее, да и неудобно как-то…
— Да вот по нашему посаду это недалеко. Только надо переодеться, я могу вам сейчас быстренько показать и назад… Только вы меня вернёте сюда по дороге? 
— Да легко! — сдаюсь я, — Легко. Мы мигом обернёмся.

Она притворяет калитку и мы идём к машине:
— А-то у нас сейчас гости, мы с ними за столом сидим.
— Ой, — останавливаюсь я уже у открытых дверей, — вам же неудобно наверное! Я вас так сорвал…
— Удобно, удобно. Нормально. — улыбается она садясь и, по местным привычкам, даже не думая пристёгиваться.
— Точно? — недоверчиво всё же переспрашиваю я.
— Точно-точно.

Выруливаем от домов на асфальт, женщина показывает дорогу и, неожиданно, оправдывается:
— Вы уж меня простите, от меня наверное это… алкоголем да? Потому что… Мы только сейчас из-за стола! Вы уж простите меня пожалуйста… Я в другую сторону буду, отвернусь… А я смотрю в окно, думаю, вы может быть из-за того, что такую свалку у меня здесь устроили из досок, всё бросила, говорю, пойду, это по мою душу пришли… Так что они меня скоро не ждут. Может даже думают, что забрали меня на три дня. У нас тут война такая местная… Люди против чиновников… Мафия, ну что я вам рассказываю… А мы с вами пока доедем до этого дома, я покажу. Как хорошо, вот я проветрилась вышла заодно. Я заодно посмотрю, как дом-то, наличники как. А-то рядом, но всё недосуг дойти глянуть. А я ж за них в ответе как-никак теперь! Ну вот и приехали!

Спуски

…Пять раз проверил календарь перед отправкой в типографию: заглавные буквы чтоб везде были, запятые на месте, картинки чтоб не съехали, даты в месяцах — они же вручную расставляются… А-то, в 2015-м, кажется, было в календаре два первых августа и не было ни одного второго. 

Хорошо, что тираж тогда был сильно меньше, но всё равно десятки людей потом со смехом мне в августе фоточки слали, заставляющие краснеть за своё детище…

Глубоко вдохнул и отправил. В понедельник получаю «спуски» на подтверждение. «Спуски» — это готовые файлы, которые будут отправлены непосредственно на печатающую машину. Типография новая, с которой я раньше не работал — в Химках, поближе к дому, что удобно. В последний момент переиграл планы: прежняя была хороша, но эти ребята предложили напечатать не хуже, но быстрее. Так вот присылают они спуски и пишут: «Проверьте пожалуйста тщательно, так как файлы были очень тяжёлыми, пришлось колдовать».

Подключаю большой монитор, вывожу листы календаря размер в размер. Смотрю. Вообще, я знаю, есть люди, которые с задачей такой проверки сплавляются на отлично, для меня это всякий раз какое-то нечеловеческое перенапряжение. Уж лучше ещё один календарь придумать)))

Обложка — отлично, вводный текст — ещё раз перечитал, без вопросов, январь, февраль… по буквам слежу, дохожу до конца. С картинками всё отлично, а в тексте у меня и цифрах пять (ПЯТЬ!) опечаток! В том числе на странице сентября кусочек августа не 26-31, а 25-30! Будто в августе 30 дней. С ужасом думаю, что это прямо так и могло отправиться на печать! 

Как я это вообще я мог так написать? Ну и двойные пробелы там разные, ещё что-то по мелочи… А валить не на кого, все косяки понятно чьи 

Отправляю файлы снова, подтверждаю, что вот теперь уже всё хорошо. 

Сегодня, если всё пойдёт хорошо, отправятся на изготовление металлические пластины для офсетной печати. Их четыре — по числу красок: под циан (бирюзовый), мадженту (пурпурный), жёлтый и чёрный. Когда они будут готовы и будет «временнóе окно» (печатаная машина в больших типографиях работает без перерыва сутки напролёт), в печать отправятся наши календарииии!

Но самое интересное — директор типографии разрешил приехать и заснять процесс печати!!! Так что к концу недели ждите сториз в Инстаграм с шумом и грохотом :) (вы же знаете, что наличники есть в Инстаграме? Instagram.com/nalichniki)

PS Про наклейки ещё через пару дней расскажу. Когда по их поводу тоже можно будет выдохнуть :)