Бабушка

— Меня? — неподдельно удивляется бабушка, сидевшая за минуту до этого, по ту сторону окна, по-видимому за столом, и выглянувшая посмотреть, что там за движение вдруг на её тихой улице.
— Вас конечно же!  — не сдерживаю я восхищений, — Вас и ваш удивительный дом! 

Нечасто встретишь такое сочетание, чтоб и резьба действительно необычная, да ещё и в хорошем состоянии, да ещё и хозяйка такая… настоящая! 

— Да ну чего меня… я старая-страшная! Не надо, не надо! — протестует она активно и удаляется вглубь комнаты, откуда добавляет довольно громко. — Дом — пожалуйста, а меня не надо. Пожалуйста, молодой человек. 

— Конечно! — кричу я, уже её не видя. — Не переживайте, не буду. Я сейчас отойду, сниму издалека, а потом подойду ещё спросить, хорошо? 

Не дожидаясь ответа, отхожу на другую сторону улицы, чтобы снять дом целиком и просто взять паузу в разговоре. Бабушка тем временем закрывает окно и пропадает в глубин. Я заодно снимаю и дом напротив — в надежде, что в окно она видит: мой интерес не ограничивается её собственным домом. Брат — в этой поездке, мы снимаем вместе — делает дополнительно ещё несколько кадров и двух соседних домов, чтоб уж совсем обелиться в глазах этой замечательной бабушки. 

Подхожу. 

К счастью окно открывается, и бабушка — всё такая же прекрасная в своём в голубом, в белые цветы, халате-платье, и с аккуратно уложенными на пробор седыми волосами, — выглядывает мне на встречу. 

— И снова здравствуйте! — шутливо начинаю я. 

— Здравствуйте! Вы приезжие что ли? — повторяет она, хитро улыбаясь, наш, пятиминутной давности разговор, дословно. 

— Точно так! — вспоминаю я свой ответ. — Вот дом хотели ваш сфотографировать! — ломаю я наконец тот диалог, прервавшийся на том месте, с которого я начал свой рассказ. 

— Так а чего он вам? Зачем это надо-то? Прошлый год это… тут тоже ходили, дак потом это… дом сгорел один у нас тут… Вы чего? Это ж такое дело! Сейчас нельзя…

— Так а как же, — пытаюсь спорить я, — историю изучать? Как же узнать тогда? Вот вашему дому сколько лет? 

— Моему? — на секунду замолкает, поднимая глаза вверх, бабушка, — семьдесят эта… семьдесят с чем-то навроде… 

И тут же сама себя одёргивает: 

— Да я сама точно не помню, это вам в эта… в библиотеке же лучче узнавать верно надо. А вы зачем это? 

— Для музея наличников, — говорю, — снимаю. 

— А! — оживляется она. Эти наличники муж делал, царствие ему небесное и вечный покой. 

— Ничего себе, — превращаюсь я в слух, — он резчиком был? Расскажете? 

Бабушка вздыхает, облокачивается на подоконник глядя поверх меня куда-то вдаль, несколько секунд молчит, и только когда она начинает говорить, я понимаю, что эти долгие секунды она ещё взвешивала, стоит ли вообще озвучивать эту историю… Но наконец что-то перевешивает и негромкий скрипучий голос её заполняет собой этот майский вечер. 

— Он-то это… сильно младше меня был. Отбила я его у этой… у другой, ну знаете, так… Она с ним и познакомила. Пошли, говорит, хороший парень. А у него друг приехал. Ну и она вроде как к нему, к Сергею, а мне говорит, пошли, стало быть, там друг приехал. Пришли. Хороший такой он был, не пил никогда-ничего. А друг так себе. А я молодая тоже была… Ну чего таить, и черти в голове были, да… И хороша собой, чего… Было-было, дак чего ж? Всё было… — она усмехается задерживаясь на фразе «всё было», и будто бы отталкиваясь от неё, продолжает склонившись с подоконника ближе и едва понизив тон — он мне сразу понравился, я даже не хотела общаться: подруга я или чего? Друг его уехал давно а мы всё вдвоем так ходили… Ну я не устояла, отбила… Нечему такому добру пропадать…. А он пропадал. Я ж всё видела, тяготится он ей, ну я и… Ну и вот… 

Бабушка вздыхает, ещё несколько раз повторяет «ну и вот», как бы собираясь продолжить, но рассказ видно не клеится… Однако на очередном повторе она, словно нащупав где-то внутри себя правильный тон, продолжает: 

…— Ну и вот… Мне тогда сказали, что Маринка гадала на меня, чтоб мне эта… чтоб жизни с ним не будет. Хотела она так. Сама с полгода пождала и замуж вышла. Уехала, кстати, в Ярославль. Вы же с Ярославля? — неожиданно меняет она тему. 

— Нет, — качаю головой, — с Подмосковья. 

— А… — заинтересованно она разглядывает меня сверху, из своего окошка, — что, за вот этим, чтобы сфотографировать что ли приехали? 

— Да. — просто отвечаю я, судорожно выискивая в её словах, за что бы зацепиться, чтоб вернуть разговор к её мужу. — Так а чего она гадала? 

Бабушка как-то неодобрительно качает головой, словно говоря: «Прощаю тебе твою торопливость, молодой ты ещё», вздыхает и повторяет мой вопрос:
— Чего она гадала… Так эта… чего гадают обычно… Чтоб насолить обычно. К гадалке поехала. Это же надо додуматься было, поехать, такие деньги заплатить, за тридевять земель…
— Слушайте, — вдруг спохватываюсь я, — а это какой год-то вообще?
— Какой! Мне двадцать сполнилось тогда. А сейчас семисят семь. Считай какой. 

— Пятьдесят восьмой? — прикидываю я в уме. 

— Ну какой… так примерно, да. — отмахивается она нетерпеливо. — Я ж сказала, тогда двадцать было, теперь вот семисят семь. Сосчитай вот, столько и… и вот… 

— Ну ладно… Так чего, — меняю я тему, сгорая уже от любопытства, — гадалка-то ей сказала? 

Но бабушка меня разочаровывает: 

— А я не знаю. Мне не докладывали чего сказала… Только мы с Сергеем-то пожили двадцать лет с небольшим. Хорошо пожили-то чего… Детей вот не дал Бог, ну так чего… Не всем дано, я ничего не говорю, не ропщу. Мне помогают тут эта… ребятишки. Вот кто в магазин, кто чего… Сама-то я не могу, я с костылями не хожу сейчас из дому. Вот гуляю тут, в окне теперь и вся моя гульба. Вот помогают кто чего. Позатой весной пришли: «Давай, баб-Мань, дом тебе покрасим?» А он облезлый был уже, страшно смотреть. Я говорю: «Ребятки, я помочь-то не смогу вам ведь, миленькие!» А они — ничего не надо, баб-Мань, всё сделаем. Так переобновили мне дом. А я уж и не знала, как мне быть. Он страшный был, облезлый. Сейчас-то вон, ничего… 

— Очень даже чего! — улыбаюсь  я. — Наговариваете вы на него, чудесный, по-моему, дом у вас. 

— Ничего, да… Дак я ж теперь не вижу его снаружи-то — пожимает плечами бабушка и замолкает. 

Я оглядываюсь. 

Поодаль, увлечённо нажимая что-то на телефоне, стоит брат. Хоть бы он снял её издалека, думаю, незаметно… 

Достаю из кармана открытку, протягиваю: 

— Вот, — говорю, — смотрите, тут девять окошек с разных городов. Так смотрите, ваши-то получше многих! 

Она принимает открытку, вертит её в руках и задумчиво тянет: 

— Ну это Сергей делал, он большой мастак был по этой части… 

Кладёт открытку перед собой на подоконник и задорно так добавляет: 

— А в семисят-восьмом он это… поехал к маме… Там день рождения, юбилей был, торжества… Мы вместе хотели, дак не отпустили тогда меня. В Саратов. На неделю, сказал, а вот… и вот… — она делает небольшую паузу, но не тяжёлую, а именно для меня, драматическую, — вот до сих пор и жду! 

— Как так? — потрясённо поднимаю я голову.
— Дак я сначала не поняла тоже, чего творится-то. Мы замужем были, дак чего. Поехала за ним. Меня мать его встретила там… Прямо на вокзале… Так сказала, я запомнила даже вот: «Не пара ты ему, я его не для того рожала»… и это… и всё… я домой… Горевала-горевала, ну дак чего ж? Слезами горю-то не это… не поможешь… Так потихоньку-потихоньку и выкарабкалась одна… А потом однажды эта… утром и как это… пришла домой, тут и поняла «Всё, нет моего Сергея». Не вспоминала уже, а сердце ёкнуло. Вот так, тут в сенях стою, валенки чистила, вдруг меня это… накрыло… понимаю, что вот всё… не приедет ведь он уже никогда… нет его… Я ещё ничего не знаю… А уже всё знаю… 

— И что оказалось? — не выдерживаю я минутной паузы, последовавшей за этим. 

— Инсульт. — просто отвечает она. — я позвонила… это ж телефон ещё ухитрилась добыть… Позвонила, только уже всё… А вы значит по деревянным этим мотаетесь, по деревням-весям? — меняет она тему и я (в кои-то веки) несказанно рад этому, потому что… потому что не укладывается же в голове…
— По городам в основном, — медленно говорю я. — Ну и по деревням тоже. В Пошехонье вот были, теперь в Данилов поедем…
— Ну доброй дороги вам тогда? — она смотрит на меня не то вопросительно, не то утвердительно, но я не пойму и нахожусь только поблагодарить за рассказ, за то, что дом такой чудесный сберегли, за настроение… 

Она берётся уже за оконную раму, собираясь её закрывать, но в этот момент меня всё же осеняет, что второго шанса не будет и я резко разворачиваюсь к ней:

— Баб-Мань… А можно я вас всё-таки в окошке сфотографирую? 

Она смотрит на меня улыбаясь, отмахивается с теми же словами, что в начале нашего разговора, но теперь (хотя может мне это только кажется) звучат они не так уверенно: 

— Да не надо, я страшная, старая! 

— Да вы красавица! — искренне-настойчиво заявляю я. — Вы же бабушка! Да к тому же в окошке в таком красивом доме… 

Бабушка смотрит на меня неодобрительно, говорит что-то вроде: «Подожди», и исчезает из поля зрения надолго. И когда я уж начинаю сомневаться, выйдет ли она вновь, она появляется, завязывая появившийся за это время на волосах белый, с зеленоватой каймой платок, и заправляя под него выбившуюся светлую прядь. 

Наконец справляется с узлом, смотрит куда-то внутри дома, видно в зеркало, поднимает на меня глаза и, поймав мой восхищённый взгляд, улыбается и одобрительно машет рукой: 

 — Вот теперь — снимай!


PS
Конечно я не могу рассказать историю про каждое из окошек календаря. Но всё-таки верю, что перелистывая его, вы будете вспоминать некоторые из них.
Календарь ещё двенадцать дней доступен для заказа по ссылке planeta.ru/campaigns/nalichniki2019. Воспользуйтесь шансом порадовать себя и друзей!


#ВПоискахНаличников  #Любим #ЯрославскаяОбласть #ДомоваяРезьба  #nalichniki #наличники

Автор: ivan_hafizov

Основатель виртуального музея резных наличников