…— Что, правда наличниками интересуешься? Это не подколка? Может скрытая камера где?— Да нет, говорю же. Вот вам открытка кстати. Вот тут наличник с бабушкой из Любима, этот с котом из Иваново, а тот, с цветочком из Бурятии.
— Ишь ты, со створкой даже… У нас таких нет тут…
— Тут у вас другие! Вон вашим-то сколько лет, поди ж тоже начала века?
— …Это вам по деревням надо ездить. А эти я кстати сам делал.
— Да ладно! По стилю кажется, что старые.
— Ну это потому что я копию сделал… А ты пьёшь?
— Да не, я ж за рулём!
— А ну да… Ну пошли тогда чайку выпьем, поговорим. Тебя как зовут?
— Да не, я ж за рулём!
— А ну да… Ну пошли тогда чайку выпьем, поговорим. Тебя как зовут?
— Иваном.
— А меня Геной.
Возвращаюсь закрыть машину и мы заходим.
Привыкнув к обычной нашей неустроенности дворов — недоделанным делам, брошенным вещам, каким-то вёдрам на дороге и прочим досочкам на земле, призванным прикрыть образующиеся часто лужи — я удивляюсь какой-то нереальной, почти музейной опрятности: забор идеально ровный и покрашен, газон огромный и выстрижен так, что хоть в бадминтон играй, огромный куст цветущей сирени окружен низеньким заборчиком к которому тянутся заботливо подвязанные лопухи кабачков, а по периметру, огороженные белёным бордюром, через каждый метр высажены оранжевые цветы, название которых я тщетно пытаюсь запомнить уж который год. Цветы эти, кстати и на стене, свисающие из кашпо, рядом с фонариками, которые только он как раз включает… На полочке, прибитой к стене сарая, магнитофон, включенный не в удлинитель, как можно было подумать, а в розетку, заглубленую в стену рядом… Из динамиков тихонько льётся какой-то блатняк из девяностых, хотя сюда Эдит Пиаф бы лучше подошла…
— Вот мастерская тут моя. — показывает на сарай. А сам дом этот с двадцать пятого года.
— А раньше какие наличники были, может фотографии остались? Тут он мне показывает незамеченный мной стоящий у забора наличник. Он один в один с теми, что украшают окна.
— Вся резьба, что висит, всё моя, а этот старый — он один целый оставался, когда дом покупали, все уже рассыпались. Я один живу, чем ещё занять время теперь? Вот сделал мастерскую потихоньку и вырезал.
— А раньше какие наличники были, может фотографии остались? Тут он мне показывает незамеченный мной стоящий у забора наличник. Он один в один с теми, что украшают окна.
— Вся резьба, что висит, всё моя, а этот старый — он один целый оставался, когда дом покупали, все уже рассыпались. Я один живу, чем ещё занять время теперь? Вот сделал мастерскую потихоньку и вырезал.
Я не понимаю: дядька вроде непьющий, сухой, подтянутый, лет шестьдесят наверное, во дворе порядок неземной, цветы… И так осторожно спрашиваю:
— А чего один?
— Да была у меня жена…
— Да была у меня жена…
Мы садимся на широкую лавку-качель: он в один конец, я в другой. Подчиняясь уюту места забираюсь с ногами… Шумит чайник на подоконнике, и из-за забора доносятся разговоры. Вечереет.
— Выгнал я её.
— Как так?
— Травила она меня.
— В смысле?
— Ну мы жили двадцать лет. Я на скорой, она в поликлинике, сестрой. Я как уеду куда на день, у меня сразу нормально с животом, а дома то одно, то другое. Ну думал вода: тогда ж сам знаешь, фильтра-то украли все, вода какая шла.
— В смысле?
— Ну мы жили двадцать лет. Я на скорой, она в поликлинике, сестрой. Я как уеду куда на день, у меня сразу нормально с животом, а дома то одно, то другое. Ну думал вода: тогда ж сам знаешь, фильтра-то украли все, вода какая шла.
— А к врачу?
— Ну так слушай! — Он наливает чай, подвигает мне сахарницу. Замечает, что мешать его нечем, отходит и через полминуты возвращается с гранёным стаканом, в котором стоят еще влажные ложки. Я разглядываю сирень, которая, по-моему, вовсе не сирень: цветочки у неё просто огромные. ..
— Ну так слушай! — Он наливает чай, подвигает мне сахарницу. Замечает, что мешать его нечем, отходит и через полминуты возвращается с гранёным стаканом, в котором стоят еще влажные ложки. Я разглядываю сирень, которая, по-моему, вовсе не сирень: цветочки у неё просто огромные. ..
— Я взял кредит на Ниву. Хотел новую. 110 тысяч. Кредит уже давали, надо было ехать. А тут жена мне говорит, пойдем проверимся, а то вдруг ты помрешь, а мне за тебя кредит отдавать. Я ей говорю — с чего это? А она — ну мы ж не молодеем, а у тебя есть возможность, пойдем проверимся. Ну и проверились: у меня рак третьей степени. Сначала думаю хана, но нет: одну почку отрезали и половину второй. Три месяца лежал на Каширке. Выкрутился.
.
.
Он замолкает, я делаю вид, что стужу чай, чтобы не задать вопроса, который крутится на языке.
..
— Я пока в больнице лежал, жена квартиру купила. Я спрашиваю — на какие, Лен, у тебя ж зарплата десять тысяч? А она грит — я откладывала. Конечно, откладывала: на мою тридцатку мы жили, а свои она откладывала.
.
.
Гена какое-то время ничего не говорит покачиваясь на качелях. Небо над городом разрезает самолет, след которого закатное солнце делает розово-оранжевым…
— Потом, когда она уже одна жила, пришла она ко мне раз шашлыки есть. Ну вроде как всё, разъехались, просто в гости зашла. Поел я её шашлыков, мне так плохо было. Давай скорую то-сё, еле откачали. Я через два дня на третий кое-как оклемался, а она пришла ко мне в палату и одно сказала: «ну у тебя и здоровье»… И с тех пор больше не приходила…
.
.
#вПоискахНаличников #НаличникиТолькоПовод #резьбаПоДереву #наличники #nalichniki #Кашира #МосковскаяОбласть
