— Здравствуйте! А вы случайно не Виктор?
— Я, здравствуйте! — удивленно открывает дверь мужчина.
— Нам про вас рассказала резчица из Кривандино…
Андрей Лисицын, с которым мы поехали за наличниками по восточному Подмосковью, заранее навел справки и мы стучимся в калитку одного из самых резных домов по Шатурскому шоссе уже подготовленными.
— И еще она сказала, что вы дом хотите продать и никак не можете найти покупателя… — продолжает Андрей.
— Нет, нет… — Виктор улыбается, видя наши фотоаппараты и вероятно догадавшись, что мы спрашиваем об этом не из желания купить дом. — Нет-нет… Я живу здесь… Да вы проходите! — и распахивает калитку настежь.
Заходим во двор.
Конечно я уже рассмотрел и дом и наличники с противоположной стороны шоссе, да и через забор уже снял его как мог, но когда переступаешь порог, всё же белая пена деревянных кружев выбивает из под ног почву.
— Этот дом когда строили, дороги здесь не было ещё — улыбаясь нашему замешательству, начинает хозяин, — Она далеко там шла. В тридцатых годах строили…
Виктору лет шестьдесят. Синие спортивные штаны, клетчатая рубашка… Легко представить его равно как инженером, или директором какого-нибудь предприятия так и, скажем, шофёром.
— А вы когда… — собираюсь я с мыслями, — как вы вообще решили украшать дом? Что первое было?
— Где-то с девяностого года. — вмпоминает он. — С девяносто первого года… Вот так вот… Дом-то её дед строил. Бабки. — Он кивает в сторону окна, где сквозь тюль виден размытый силуэт. — Она жива у нас, девяносто два года ей. Не видит и не слышит ничего к сожалению… Девяносто два года…
— А вам, если не секрет, сколько?
— Шестьдесят семь. Вот я двадцать семь лет уже потихоньку дом украшаю выходит. А это… Что начал как… Нравилось мне просто работать с деревом. Рамки сделал. Пойдёмте покажу.
Мы минуем, разуваясь, полутёмные сени и оказываемся в гостиной, откуда навстречу выходит, удивившаяся нашему появлению, женщина. Она здоровается, но смотрит на нашего провожатого укоризненно:
— Здравствуйте. У нас бардак кругом всё, а ты…
— Ну и ладно, — перехватываю я инициативу, — мы остановились пораженные красотой вашего дома!
— А вы для чего? — чуть теплеет она в голосе.
— Для музея наличников! — улыбаюсь я. — Для красоты в общем.
— А чего тут-то смотреть? Снаружи всё…
Я собираюсь ответить что-то, но тихие слова Виктора переводят разговор в другое русло:
— Ну тут мебель вся как бы, вся моя мебель…
Только теперь понимаю, что гостиная вся янтарно-деревянная, и резное здесь буквально всё…
— Тоже вы делали?! — показываю я куда-то в пространство комнаты.
— Да, вся мебель моя — скромно подтверждает он, — из дуба. Я из другого мебель не делаю: из сосны там, это всё из дуба… Стол, стулья, это всё моё…
— А можно сфотографировать?
Я почти не сомневаюсь, но всё же решаю переспросить, и Виктор, к моему удовольствию, просто кивает.
Андрей, как и я, первым делом кидается к наличником на внутренней стороне окна:
— Слушай, наличники изнутри — это надо вводить уже такой хэштэг #НаличникиИзнутри !
— Они у меня были под дерево, — расскзывает Виктор, — а сейчас думаю: «Дай попробую золотым! Так, похулиганю!» Ну, ничего вышло. Рамки тоже сам делал, Кресла тоже все мои, это я всё сам делал.
— И что ж, говорю, неужели это всё руками?
Виктор смущенно улыбается:
— Не, ну лобзиком элетрическим конечно.
— Макитовский? — уточняет более подкованый в этих вопросах Андрей
— Макита сгорел, — качает головой Виктор. Сейчас Девольт. Держит. Держит-держит, да. Он дорогой, но я много работы режу…
Они с Андреем что-то ещё общаются про технику, пока я записываю видео и до меня долетает только обрывок фразы:
— …Вот стол вот этот вот, самовар…
— Самовар?! — не верю я ушам своим и подхожу ближе к столу. — Деревянный?
— Да, — с гордостью подтверждает он, — вот этот самовар как будто для чая. Он из дуба!
Виктор смотрит на нас будто бы оправдываясь, ему, вероятно, и лестно такое внимание, и видимо кажется, что мы чересчур удивляемся простым вещам, хотя мы оба ничего подобного конечно нигде не видели.
— Ну это, как бы,— витиевато представляет он самовар, — на самом деле просто мне делать нечего было… Рамки вот эти все для фотографий тоже сам делал. И вот эти вот тарелочки. они из дуба. Ну вот кресло сделал, кресло. Подставку вот делал…
— А у вас прямо здесь мастерская? — доходит до меня.
— Пошли, — улыбнувшись просто поворачивается Виктор к дверям.
Голову берегите! — предупреждает он при входе в мастерскую.
Я наклоняюсь, а когда поднимаю глаза, моему взору открывается самая, наверное, опрятная мастерская, которую только можно представить.
— Ого, — удивляюсь, — у вас тут такой порядок, чистота!
— Ну я ж работаю. — как само собой разумеющееся приводит аргумент Виктор. — Вот станок мой. Станок давно я сделал. Тогда еще ничего не достанешь было. Тут шлифовалка вот. Вот деталь зажимаешь, точишь, хочешь ножки, хочешь — что хочешь…
— Слушайте, а кстати, вы когда начали украшать дом, наличники-то уже были?
— Там ещё было что-то такое… Ну с тридцатого года — шестьдесят лет никто за ними не ухаживал. Там уже ничего почти не было. Некоторые компоненты я восстановил, некоторые сам делал. Где-то фотография у меня еще была, я по этой фотографии и делал. Там и сейчас еще процентов тридцать старого осталось. Процентов тридцать наверное. На той стороне побольше поменял, с этой поменьше. Где солнце было не так ярко, там лучше сохранились. Вот верх закрыт козырьком, там получше. На крыше всё пришлось новое делать: ничего не осталось.
Я смотрю на мастерскую и понимаю, что не прощу себе, если не воспользуюсь случаем.
— А можно я вас сфотографирую тут? Прям в мастерской?
— Ну давай, — соглашается этот удивительный резчик. И продолжает:
— Я люблю на наличники смотреть. Они как обряжают дом. Он как невеста стоит. Очень красиво становится.
Потом несколько секунд ждёт, пока пару раз щёлкнет затвор, и переспрашивает:
— Чего, получилось?
— А вот. — показываю на экранчике
— Ну пойдет. Ну ладно пойдет. — И, смеясь, добавляет, — Третий сорт не брак!
И еще через секунду:
— Ну что вам ещё показать? Баню я тоже сам делал. Баня просторная.
Пока идём, он рассказывает об узорах:
— Понимаете, у меня где-то есть… Мне книжки дали это… вырезать этим, лазером! Но мне не нравятся там рисунки. Там они неинтересные! Я скажу так, неинтересные. У меня рисунок в исполнении сложный, но в то же время интересный. Я работал в МосЭнерго всю жизнь. По железкам. А вот вечерами, по выходным всё резал. Но у меня рисунок всё-таки такой, насыщенный. А в книгах он рассчитан на поток. Раз-два, чтоб вот такого вот, сложного вот такого вот, там нет. Я сдавал парню на компьютере нарисовать, он говорит это сложно очень! Невозможно. Им выгодно раз-два-три и погнал. А здесь надо постоянно перестраивать композицию, это очень сложно. Вся проблема в пилках, в пилках… Пилки эти, они разные были… Хорошые пилки, они дорогие стали… Они подорожали сильно очень. Вот те, которые мне нужны, они стоят где-то 170 рублей одна пилка.
— А её ненадолго хватает? — переспрашиваю я.
— Ну как работать, — усмехается Виктор. — Это как работать. Она ж всё-таки, пилишь-пилишь, садится. Особенно когда дуб начинаешь резать. Вот на станке обрабатываю дуб, точу. У меня победитовые резцы, но садятся! Быстрей, чем на металле! Приходится править их…
Он открывает дверь бани и тут же минуя носовые рецепторы, куда-то глубоко-глубоко в меня, пробуждая приятные воспоминания, проникает запах прогретого дерева, пара, берёзовых веников, эвкалипта, почему-то лимона…
— Вот баню я сам делал! — с гордостью представляет он, поглаживая пальцами выкрашенную видимо давно и теперь шелушащуюся поверхность доски у двери. Зимой мы на бане, там потолки я высокие сделал. А дети дома. Детям же хочется отдельно. Тем более девчонки, по семнадцать лет! Им надо то, это… Потом интернет этот!
Виктор с негодованием, но смехом показывает на меня, ищущего в этот момент в телефоне фотографию, похожих на украшающие его дом, наличников
— Ну куда же без интернета! — киваю. — Без него никуда!
— Вообще, вот это я удивляюсь: Они лежат — там кровать широкая, — лежат, они общаются через телефон! «Ты пойдешь кушать?», «Иду!». Ей главно даже лень языком повернуть, чтоб спросить! Это вообще… Вот такая ерунда, а!
Мы ещё немного ходим по двору, разглядываем детали резьбы, фотографируем, находим, где на наличниках старые детальки, где новые, а потом, уже перед тем, как попрощаться, Виктор вдруг вспоминает снова про интернет:
— Всё таки — говорит он так, словно разговор об этом и не прерывался на десять минут, — телевизор, он семью сближал всегда! А интернет — он семью разделяет. Разделяет… Вот так вот, чтоб человеческое общение, оно прекращается! Ну три внучки. Ну они меж собой на кровати разговаривают через интернет, а! Ну как это, а!
