…— Папа не просто войну прошёл, он был ранен, в плен попал, потом в концлагерь и бежал оттуда. Их много тогда бежало. Он вообще не любил рассказывать, но мы всё равно приставали. Сейчас бы вот порасспросить его уж подробнее, а всё, ушел поезд конечно…
Нечасто мне удаётся пообщаться с почти ровесниками, со стариками проще складывается: то ли не спешат они, то ли терять им нечего, что легче идут на разговор с чужим… но вот тут молодая красивая женщина, может чуть старше меня, но явно не из местных: речь привычная московская…
— У него конечно судьба сложилась: кому рассказать, не поверят. Он в концлагере выжил только потому, что писать картины начал.
— В лагере?!
— Именно. Он и раньше писал, но именно тогда решил, что будет практиковаться ежедневно. И писал. Он кого-то сначала написал портрет, кому-то просто, а потом ему заказал портрет начальник лагеря. Ну и сколько-то раз отца должны были расстрелять, но всякий раз работа была недокончена и он, благодаря вмешательству лагерного начальства, выживал. Но хоть он был там на особом каком-то счету, еды всё равно не давали больше. А он ещё раненый был. Там когда еду привозили, то пробирался первый тот, кто сильнее, а он раненый, куда ему… тогда он придумал горстку земли носить каждый день и бросать туда, где проезжала машина с остатками еды, картофельными очистками. За едой следили, охрана была, а машина с помоями просто проезжала, просто так без сопровождения. Сколько-то дней или недель, сколько я не знаю, он так носил, пока машина не стала подпрыгивать на этом месте, на этой кочке. Тогда из неё высыпалось несколько очисток, вот это всё, что там могло быть с краю, остатки еды, словом, которые он прятал и ели они их потом с такими же слабыми, а что делать. Вот так и выжил, в шелухе-то этой витаминов больше, чем в самой картошке.
Я ничего не говорю, чтоб не нарушить хрупкую эту тишину и только надеюсь, что она продолжить. Легко могу представить, как прервать это, но совершенно не знаю, как, наоборот продлить…
Мы сидим в небольшой комнате этого домика, скорее всего дачи, пьём чай с яблочным вареньем из розовых хрустальных розеток и разговариваем обо всём уже с полчаса. По краю клетчатой голубой клеёнки ползёт паук, я провожаю его глазами. Он никуда не спешит. Вот мне бы тоже так…
— Так самое интересное, — выводит меня из оцепенения голос собеседницы, — что он там, в лагере смертников, с итальянцем познакомился, который его учил не только живописи, но ещё итальянскому! И папа — а мы с братом всегда думали, что это сказка, что папа по итальянски понимает — при мне, когда ему уже за восемьдесят было, мы в Москве как-то с туристами… и он разговаривал, общался свободно, хотя конечно у него практики не было сколько лет, представьте! Это уже во было… папы-то нет сколько… восемь лет всего, а это было до того, году в пятом-шестом… Он рассказывал, как ездил на этюды на север куда-то, на Валаам что ли? Куда-то туда словом, это ещё в семидесятые какие-то, он жил там всё лето. И раз, он говорит: «я за дровами иду вечером, слышу итальянскую речь! Я аж остановился! Пошёл смотреть, а там группа иностранцев.» А он же, ну как обычно в Карелии, когда ты месяц в палатке жил, небритый, в сапогах, в чём был. И тут итальянцы! Он не хотел к ним выходить, но они услышали позвали. Оказалось, что они там чуть не с вечера бродят, заблудились. Так он им всю дорогу рассказывал, что это дело случая, что он на них вышел. Так они ему и не поверили, кажется…
Она замолкает, а я всё же решаю уточнить:
— Так они что ж думали, что он специально их искал?
Но хозяйка со смехом отвергает мою версию:
— Нет, они были абсолютно уверены, что он сотрудник КГБ! Ну а как ещё объяснить, что в лесу, где потерялась группа итальянских туристов, обнаруживается мужик, говорящий на чистейшем неаполитанском?
PS Друзья, если вы ещё не успели забронировать себе футболку с наличниками, учтите, что на это осталась всего неделя: http://planeta.ru/campaigns/okno2018
#ВПоискахНаличников #Челябинск #ЧелябинскаяОбласть #ДеревянноеЗодчество #РусскаяАрхитектура #РезьбаПоДереву
