Бежецк 
Бежецк
…— Я конечно в шоке, что это всё сохранилось.
Молодой мужской голос заставляет меня отвлечься от съемки и окинуть вопросительным взглядом пространство позади себя.
Парню, как мне кажется, лет двадцать пять. Долговязый, нескладный какой-то, смотрит скорей заинтересованно, чем агрессивно: просто поговорить хочет, думаю. «Нечасто, надо же…», — пролетает в голове, но, словно в подтверждение моих мыслей, он прерывает их поток:
— Это я к тому, что дому, знаете, ему порядка ну ста лет где-то. Тут вся улица такая.
— Да я уж заметил, — вставляю я.
Парень высвобождает руку из-за спины, протягивает для рукопожатия.
— Елисей.
Узкая его ладонь, оказывается неожиданно тёплой, хотя я снимаю перчатки, а он стоит без них.
— Бежецк знаете, это довольно-таки старенький город, он и горел много раз и соответственно архивы-то сгорали и много раз всё переписывалось, так что конечно много, — он особенно напирает на это «много» протягивая его несколько дольше других слов, — много, что упущено.
— Но всё равно какие-то нереальные дома у вас тут остались! Этот вот…
— Сто лет, — неожиданно перебивает он, — это очень, очень много! А этот домик, там знаешь, по лестнице идешь, она уже так тррр… — Елисей кривится лицом, показывая видимо скрип, издаваемый лестницей, — криво стоит…
— А вы в нём живёте? — удивляюсь я. Дом вовсе не похож на жилой, даже если исключить первый этаж, занятый магазинами.
— Нет, нет, я в другом. Тоже старый… Ну похожий, по размеру и формой. Не здесь. Но похожий. Только у нас дверь заколотили.
— Как заколотили? — не пойму.
— Ну там другой вход уже сзади…
Сам того не ведая, мой новый знакомый «наступил на больную мозоль».
— Я просто удивляюсь — говорю, — еду сейчас из Твери, так там по всему городу сотни дверей заколочены, словно настоящие жители в какой-то момент заперли их и ушли с ключами, а дома занял кто-то другой у кого ключей просто не было, поэтому перед дверьми сейчас где лавку поставили, где урну, где прямо на, бывшую раньше входной, дверь почтовые ящики уже повесили поперёк… Или просто перед домом асфальт уже пять раз переложили, что дверь никак не открыть… И кажется, никому нет дела… Что там вообще с другой стороны заколоченной двери?
— Я смотрел! — живо реагирует он, — у нас, там, смотрите, там вот, когда заходишь с той стороны, там тоже дверь, но заколоченная… И больше ничего нет.
— Ну странно же… — только и могу я заметить.
— Раньше вроде бы это был главный вход, ну как парадное. — размышляет он вместе со мной, — Но теперь всё по квартирам разделено. Там коридор и двери.
— А сколько квартир у вас? — я прикидываю размер дома: если он говорит, что тот похож, то наверное квартир шесть-восемь должно быть… Но ответ оказывается другим.
— Я не считал если честно, я снимаю квартиру недавно. Я снимаю. — он задумывается на минуту, и, вдруг оживившись, продолжает, — Вот одно отвратительно там, тараканов тут уйма. А СЭС если и вызовешь, тебе потравят, но они всё равно потом приползут от соседей. Надо же весь дом, а никто платить не хочет. Они-то потравили, временно да, их не было. Где-то порядка несколько дней. А так… Это хорошо ещё у меня противогазы дома всегда есть. А так после них, знаешь, еще два дня воняло.
— А зачем вам противогазы? — удивляюсь. — Продаёте?
— Нет, я как бы краевед. — Усмехается он, путая меня ещё больше. — Мы с товарищем любим по заброшенным домом или там заводам ходить, искать что-нибудь, артефакты прошлого там непонятные находить…
— Ого, — говорю, — а почему «краевед»? — Я думаю, что-нибудь насчёт экскурсий, но ответ сбивает с толку:
— Я этим с малолетки занимаюсь, мне четырнадцать было. — Произносит он и замолкает с видом человека, вполне ответившего на заданный вопрос.
— А как вообще занялся этим? — смиряюсь я наконец с непонятным ходом беседы.
— Химзавод был первый. — кивает он скорей вопросу, чем мне. — Его закрыли, знаете, где-то в 2005-м году, сначала (я там документы почитал-почитал), там видно было вот, как с Союза всё уже там менялось, там уже приказывали расформировать склады, выбросить противогазы старые… И после развала Союза там что-то двигалось конечно, но очень вяло… Потом в 2005-м году совсем закрыли. Там даже — он расширяет глаза, усугубляя этим все эмоции, которые положено отображать при рассказах об инопланетянах, — несчастных случаев много было! Там несколько раз в окна кто-то выходил и даже, в восьмидесятых годах, женщина там одна упала в ванну с кислотой! Серной! Ничего не осталось!
— Ого, жесть какая… — шепчу я.
— Мгм… — удовлетворённо и как бы даже отстраненно-высокомерно бормочет он, оценивая произведенное его рассказом впечатление.
— А что самое интересное находили?
— Да не знаю… — он легкомысленно пожимает он плечами. — Противогаз считается?
— Да ладно! — смеюсь я, — А как же двухметровые крысы?
— Ну это мифы всё, так сказать. — серьёзно поясняет Елисей. — Местные сталкеры рассказывают, мы видели то-то, то-то… На самом деле это бред полный, я вот сталкером себя никак не могу назвать, я скорее краевед… Краеведы и сталкеры по сути ничем не отличаются, также ездим по городам, также заброшки топчем, только дело в том, что бывают такие фанатики, которые тупо на игре помешались и вот… А мы краеведы, мы смотрим как-то трезвее на мир, реалистичнее… да… нас много, у нас, у краеведов, филиалов около девяти…
— Это по области?! — я аж поперхнулся.
— В нашей области всего два представителя. У нас есть, в Литве, в Москве, в Ивановской области, в Нижнем Новгороде… Так что так вот…
Мы стоим в Бежецке около одного из самых приметных деревянных домов — дома купца Трусова, как я потом прочту в интернете. Мысли вихрем проносятся в голове, но больше бессвязные: сталкеры-краеведы… организация с представительствами? Целый пласт жизни, о котором, не зацепись мы языками у этого дома, я, вероятно, никогда б и не узнал…
Поворачивающая во двор машина заставляет нас обоих карабкаться на cугроб, и тут же провалиться в снег по щиколотку: мартовский наст совсем уже не держит. Мы вылезаем и как-то дружно со смехом принимаемся очищать обувь от забравшегося в неё снега. И этот общий снег вдруг как-то неожиданно сближает нас.
— Вот зараза, — имея в виду водителя, беззлобно ругается Елисей, и, показывая на мои потёртые треккинговые ботинки, спрашивает, — я смотрю у вас «берцы» песчаные, почём брали?
— Да я даже не помню, — улыбаюсь я, не переставая выковыривать из них ледышки, — им пара лет уже!
— Просто песочного цвета. — объясняет он свой интерес, занимаясь тем же. — Сразу видно приезжего: у нас только армейские «берцы» продают, а натовских цветов не везут: дорого…
Он справляется со своими черными, теперь и я замечаю, действительно армейскими, ботинками, выпрямляется:
— Вас наверное бабки тоже замучили, да, «Куда идёшь, зачем фоткаешь»? За мной тут одна такая шла недавно. Я с биноклем, забор надо было проверить там. Написали, там есть брешь, так сказать. Ну дыра. Я иду, бабка следом. Я останавливаюсь в бинокль посмотреть, и она останавливается. Вот так, в десяти метрах. Я иду, она опять за мной. Я уже тупо от забора ушел, мало ли чего. А она потом подходит: «Милый, у тебя это пиво, или что? Я бутылочку хотела забрать!» Я, с-ка, там на нервах, она бинокль за пиво приняла!
— Бывает же! — смеюсь. — А чего за забор-то был? Нашли дырку? — теперь уже и мне интересно.
— Забор… — Собедник мой трёт шею, то ли вспоминая, то ли размышляя, рассказывать, или не стоит… — Там какой-то военный объект. Но как бы брошенный. Как бы брошенный, но он охраняется, там что-то строят. У меня знакомый есть там конечно… Я вот, когда он дежурствовал на дежурстве, я выпытываю себе, проход, так сказать, на эту базу. Так сказать, легальный проход, а по сути нельзя…
— Так она закрытая?
— Ну как бы да. Вы знаете, там школьники очень часто лазают и громят так сказать… Из-за этого ЧОПы очень злые и… вот… гоняют. Я помню нелегально туда лазал, по нам вообще стреляли.
— Нифига себе! — я смотрю на него пытаясь разглядеть, рисуется ли он, или серьёзно говорит. Но в этот раз похоже на правду. — А что они если б подстрелили?
— Не, — качает он головой, — они действуют знаете как? Они действуют сначала по инструкции. По инструкции у них три пистолета. Сигнальный, предупредительный и уже пневматический. Сначала предупредительный, сигнальный потом, чтобы предупредить своих собратьев, а потом уже и…
— Но у вас никого не ранили, надеюсь?
— Меня с моим камрадом не ранили, всё хорошо, мы вышли живыми.
И ни тени улыбки даже. Ничего себе, думаю.
— Не стрёмно так лазить?
— Ну, — тянет он, прямо глядя на меня, — я занимаюсь этим порядка уже девять лет, я уже опыта так поднабрался… Страшно конечно, но в этом антураж есть, адреналин в конце концов.
— А если правда вдруг пулю схватите? Стоит оно того?
Тут он как-то особо вдумчиво начинает отвечать:
— Если вдруг… Ну значит, так сказать, судьба. А чего как бы терять? Так хоть полазили. Клёво было.
— Ну как, — пытаюсь было протестовать я, — Ну там родители…
Однако разговор этот Елисею явно перестаёт нравится и, глядя куда-то вдаль, он брезгливо морщится, а взгляд его тяжелеет:
— Не, это не моя тема совсем. Я из дома срулил в четырнадцать. Мы с моей девушкой тогда начали вместе лазить по заброшкам. А теперь и она в Москву свалила. Тогда бы ещё ну куда ни шло, а щас как бы и совсем терять нечего.
Он замолкает, а на меня вдруг накатывает чувство вины за этот разговор и я спрашиваю нейтральное, пытаясь откатить немного назад:
— А вы фоткаете, когда идёте куда-нибудь? Выкладываете может в сеть?
Он смотрит на меня с укором, наверное раскусив мой манёвр и будто бы говоря: «зачем так грубо-то?», и, выдыхая коротко, отвечает:
— Фотографирую. В Вэ-Ка выкладываем в основном.
И, вновь выпростав из-за спины ладонь для пожатия, добавляет твёрдо:
— Побегу.
— Удачи! — снова жму я его, в этот раз показавшуюся ледяной, руку.
Он кивает, идёт вперед к дому, но замедляется, как в киселе, останавливается и, медленно повернувшись через плечо, проделывает обратно этот же путь, оказываясь снова передо мной, но каким-то другим, с широкой улыбкой и блестящими глазами.
— Берцы просто у тебя, как у неё, понял? Я подумал… — он осекается, глядя в мои непонимающие глаза, и добавляет с усмешкой:
— А, хотя ладно, забей…
И не ожидая никакого ответа, на этот раз легко и резко развернувшись, широко шагает куда-то уже не оборачиваясь.
