— Да, раньше не доводилось как-то.
— Вот, поднимайся на соборку, — младший показывает на гору, — вот на соборку, как поднимешься, во-он, где церковь, вот оттуда весь Плёс сфоткаешь, вообще обалденно… Ты рисуешь что ли? — добавляет он, показывая на штатив, болтающийся до нашего знакомства на лямке рюкзака, и постоянно бьющий меня по ноге, но теперь обездвиженный и мирно прислонённый к забору.
— Не, — улыбаюсь, прихлёбывая кофе, — только фотографирую. Да я и больше не по пейзажам, а по деревянным домам.
⠀
С двумя кавказскими мужчинами — одному лет шестьдесят, а другому в половину наверное меньше — мы пьём кофе в центре Плёса. Я снял их наличники, они заинтересовались, разговорились и пригласили на кофе. Алик — тот, что постарше — строит рядом с домом беседку. Лавки и стол уже есть, а с остальным — «пастэпенна»! Оказалось, что тот, что младше, Артур, видел меня сегодня утром, когда я ещё снимал на набережной. Он там неподалёку живёт. А Алик, рассказывает, что тут за храмом, совсем рядом, стоит дом, строил который резчик Николай Чистов. Про дом этот яркий я уже знаю, а вот имени резчика найти раньше не удавалось.
⠀
— А ваши наличники тоже у него заказывали?
— Нет, — смеётся Алик, — наверно он тогда бил савсэм маленький когда их резали. Навэрное он даже не родылся, когда их делали!
Алик говорит с настоящим колоритным армянским акцентом, и хоть я дальше буду «правильно» его речь оформлять, но вы держите акцент в голове. Так вкуснее. У Саши же акцент уже едва-едва слышен. Да в нём и армянина-то не узнать почти, только улыбается он больше, да жесты чуть поактивнее. А так встретишь и не вовсе не догадаешься: всё размывается со временем…
⠀
— Этот дом… Ему наверное сто тридцать – сто сорок лет. — говорит Алик. — А наличники эти как только снимаешь… это уже нельзя снимать, новые надо делать. Дело в том, что это ручная работа, ни одного станка здесь не было.
— Наш дом 1840-го года. — добавляет Артур. — Вот который ты фотографировал, на набережной, где кошка. Там написано «Дом Смирновых». Стены — толщина там метр! А какого года у тебя дом, Алик? — спрашивает Артур. — Какого… Не знаю! Дореволюционный! Бабушка тогда сказала, где-то сто тридцать лет здесь, если не больше. Потому что здесь жил поп в революцию. А земля раньше у кого было много-то? У попов, или у этих, которые, купцы… Поэтому у нас почти пятнадцать соток земли…
— А у вас теперь два хозяина дома, да? — спрашиваю я, имея в виду объявление «Продажа», красующееся на правой, чуть хуже сохранившейся половине дома.
— А, — взмахивает рукой Алик, — к сожалению бабушку нашу обманули. Дети должны были вступить в наследство.
— Как так?!
— Обманули.. Ну как, сейчас делают, бабушку-то обмануть чего им… Ну так… Взяли документы, даже паспорт, оформили… Нас-то здесь не было, мы тогда в Армению на годовщину ездили. Эти оформили всё на себя. Потом когда бабушка умерла, появляется, что я хозяин. Ну мы три года судились, а без толку…
— Вот это да… — удивляюсь я ещё больше.
⠀
Алик не продолжает, да и что тут добавить.
На крылечко выходит мальчишка лет восьми, спрашивает, не опоздает ли он на секцию. Артур начинает собираться, мы с Аликом остаёмся пить кофе… Время к обеду, я почти обошёл весь Плёс, а значит программа минимум выполнена и можно немного расслабиться… Апрельское солнце пригревает почти до двадцати градусов, знай только щёки подставляй.
⠀
— А вы на годовщину..? — вспоминаю я недосказанное Аликом.
— Землятресения, — отвечает он. У меня там две родные сестры осталось. Одна в одном доме, а во втором ещё и тётя… Вы наверное не помните, вам сколько лет?
⠀
А я помню. Мне было восемь, но те дни помнятся лучше, чем многие другие. Я почему-то до сих пор помню, как собирался в школу — мы учились во вторую смену. Помню, как мама кричала нам со второго этажа, чтоб мы выбегали быстрее, и как я столкнул сестру с кресла, на которое через секунду упал шкаф с книгами. И как не раздумывая прыгнул в маленькие, но настоящие пахучие кирзовые сапоги, которые за месяц до того подарил папа… И как ругали меня потом, за то, что обуви нормальной нет… И как мы с другом сидели на футбольном поле, наклоняя головы, а поле ходило волнами, так что щиколотки людей то были видны, то снова пропадали… И как мы весело потом целую неделю жили всем двором в палатках и как было приятно и гордо, когда какой-то солдат в нашем палаточном лагере мне в первый раз разрешил поколоть дрова… И ещё как мы сонно ехали через город, а нам не разрешали смотреть в окно, но я всё равно видел обрушенное крыло нашей школы… И как летели потом ночью через Ереван, а на лётном поле стояли, мигая, огромные цветные самолёты, тогда ещё совершенно незнакомых мне, но врезавшихся в память Люфтганзы и KLM…
⠀
— А мы в Ленинакане жили, — просто говорю. — Я во второй класс ходил.
— Мы тоже в Ленинакане, — сразу всё понимает Алик.
⠀
Артур, отправив сына собираться, возвращается к нам и вспоминает подробности:
— А мы шестого декабря вылетели на самолёте из Баку, там же резня была, вот это всё…
Этих деталей я к сожалению тогда не знал, поэтому вспоминаю с трудом:
— Это… же как раз Карабах уже начинался? — Нет, — поправляет меня Алик, — тогда был Сумгаит… Тогда, когда был Горбачёв… — Так вот, — Артур продолжает, — нас привезли в этот Талин… — и добавляет, видя моё недоумение, — Талин такой есть, армянский. И нас везли в Артек, в деревню. Район Артек. Мы ехали уже когда всё разрушено было…
⠀
«Алик — думаю я, — старше нас обоих… Ему наверное тяжелее, он гораздо больше помнит»
Словно отвечая моим мыслям, Алик наливает себе ещё кофе:
— У меня там двоюродная сестра работала в десятой школе, это от вокзала вниз… наверное помнишь? Не, навряд ли… Она учительница была по-французски, французская школа была, а дочка её… десять лет или сколько-то ей было… Там остались… Очень многих потеряли тогда…
— Ну это ещё стихия, это можно понять, но сколько народу просто убили бандиты? — добавляет горячась Артур.
Алик же, напротив, совсем спокоен. Кладёт задумчиво две ложки сахара, неторопясь размешивает, пробует, ставит чашку:
— А Горбачёв, когда ему сообщили, тогда сказал, что мы на два часа опоздали, чтобы спасать армянские семьи. А эти бандиты просто знали кто-где живёт… И никто не ушел живой, там всех резали, детей, стариков, всех вообще… Там ужас тогда творился…
…
Мы сидим в центре Плёса и пьём кофе. Из радиоприёмника — я только теперь и замечаю его — играет Erasure «I love to hate you», и где-то совсем рядом течёт великая река, возле которой, сто с чем-то лет назад, на этом самом месте пил кофе безвестный священник, живший в двух сотнях метрах от Левитана, поближе к храму и к дому Николая Чистова, от которого его отделяют никак не меньше полувека…
⠀
#НиДняБезСтрочки #ВПоискахНаличников #ИвановскаяОбласть #Плёс #ДомоваяРезьба #nalichniki #наличники
